Но позади уже вырос Бернс.
— Удачно вышло, да? — Он отвесил ей подзатыльника. — Подлое ты отродье! — Он еще раз хватил ее ладонью по голове, и она вжалась в спинку кресла, закрыв лицо руками.
Бернс схватил ее одной рукой за шею, а другой сорвал с нее блузку.
— Нет! — с трудом выдавила матушка. — Рольф! Не надо, прошу! Мой мальчик! — Она попыталась поднять голову, но он нанес по ней очередной удар. Затем он стянул ее нательную сорочку до талии, полностью обнажив спину.
Я был не настолько ошеломлен несколькими ударами, чтобы не преисполниться гневом.
— А ну прекрати! — заорал я, пытаясь встать.
Не обращая на меня внимания, Бернс стянул свой тяжелый ремень, сложил его пополам и замахнулся. Со звуком, похожим на выстрел, ремень ударил матушку по спине. Она завизжала от испуга и боли. Молочно-белую кожу пересекла широкая рдеющая полоса.
Он ударил еще два раза.
Со слезами на глазах, я со всех сил размахнулся каминной кочергой. Железный наконечник угодил ему прямо по уху, так что он камнем отлетел в сторону, вместе с ремнем, занесенным над головой и готовым поразить матушку. Он влетел в стену, отскочил от нее и свалился, как подкошенный.
Я немножко попрыгал вокруг, угощая его пинками. Затем, сообразив, что он в глубокой отключке и не в состоянии оценить мои усилия, я решил добить его. Встал над ним, я расставил ноги, ухватил как следует кочергу и уже собрался проломить ему череп, как меня остановил крик.
— Тревор! Нет!
Матушка, внезапно возникнув сзади, схватила меня за занесенную для удара руку.
— Отойди, — предупредил я.
— Оставь его! Смотри, что ты с ним сделал!
С этими словами она опустилась на колени возле головы этого негодяя и стала его трясти.
Я пристально смотрел на ее несчастную спину. Из-за слез толстые рубцы расплывались перед глазами. По все спине сочились кровавые струйки, окрашивая алым кожу.
— Слава Богу, ты его не убил.
— А очень хотелось.
Она пристально поглядела на меня, ни проронив ни слова. Слова были не нужны. Я отшвырнул кочергу, отошел от неподвижного тела и протер глаза. Шмыгнул носом. Отвратительная влажность в носу заставила меня посмотреть вниз, и я обнаружил, что весь перед моей рубашки залит кровью. Я вытащил носовой платок, чтобы унять кровотечение, а затем уселся в кресло. Я бы с удовольствием откинул голову назад, но не смел отвести глаз от Бернса.
Матушка подошла ко мне и погладила меня по голове.
— Он ужасно напугал тебя.
— Он тебя отхлестал, матушка.
— Это все выпивка. В сущности, он незлой человек.
— Довольно злой, я бы сказал. Я хочу, чтобы ты позволила мне вышибить ему мозги.
— Экий вздор. — Она шутливо взъерошила мне волосы. — Это все от книг, не сомневаюсь.
— Это от того, что я видел, как он хлестал тебя.
— Романы прекрасная вещь, милый, но не стоит забывать, что это всего лишь выдумка. Легко казнить злодея в книге, ведь он не из плоти и крови, а всего-навсего из бумаги и чернил. И вышибить кому-нибудь мозги может показаться плевым делом. Но не в настоящей жизни, мой дорогой. Если бы ты убил Рольфа, то этот поступок лег бы на твою душу как холодная черная рука. Он мучил бы тебя всю жизнь, заставлял бы тебя просыпаться по ночам и терзал бы дни напролет.
Она говорила так серьезно и торжественно, что я внезапно ощутил сильный прилив радости от того, что она не дала мне пристукнуть Бернса. И пусть я был совершенно уверен, что она в жизни никого не убила, глубоко в сердце она, несомненно, знала тяжесть этого груза.
С тех пор я много кого отправил на тот свет. Мне это встало дороже, чем проблемы со сном. Однако самым тяжким грузом на моем сердце лежит не то, что я кого-то убил, а то, что некоторых мерзавцев я не убил вовремя.
Как бы там ни было, Бернс остался в живых. Прикончить его было бы нехорошо, во всяком случае, так мы тогда считали, но следовало позаботиться о том, что станет с нами, буде он решит прийти в себя.
Когда матушка закончила свое поучение, я встал с кресла и сказал:
— Надо с ним что-то делать, понимаешь? Наверняка он примется за старое.
— Боюсь, ты прав.
Мы оба воззрились на него. Он до сих пор не очнулся, знай себе похрапывал.