— Но он, не знает, что охотники за головами уже высадились на Гор, — попытался объяснить я. — Он, возможно, не знает, что они вычислили его местонахождения. И он не знает, с кем именно придется иметь дело.
— Эти его собственные проблемы, — не отставал Самос. — Не твои.
— Возможно.
— Однажды, он заманил Тебя на лед, чтобы подставить другим Кюрам.
— Он исполнял свои обязанности так, как должен был делать это.
— И теперь Ты решил отблагодарить его за это? — съязвил Самос.
— Да — сказал я спокойно.
— Да он убьет Тебя, немедленно, как только увидит! — воскликнул Самос.
— Что ж, то, что он — враг, это правда. Но я обязан рискнуть.
— Он, возможно, даже и не узнает Тебя.
— Возможно, — не стал я спорить. То, что я задумал, было опасно. Так же, как для людей всю кюры на одно лицо, а точнее на одну морду, точно также много кюры считали трудным отличить людей друг от друга.
С другой стороны, я был уверен, что Зарендаргар меня узнает. Впрочем, как и я его. Сложно не узнать такого как Безухий, или Зарендаргар, того кто стоял выше колец, боевого генерала кюров.
— Я запрещаю Тебе идти, — сделал еще одну попытку Самос.
— Ты не сможешь меня остановить.
— От имени Царствующих Жрецов, я запрещаю Тебе идти.
— Мои войны — это мое собственное решение. Я сам объявляю их, по своему собственному усмотрению.
Я смотрел мимо Самоса, на лодку и охотника в канале. Девушка уже снова сидела на носу лодки с мокрой веревкой, свисающей с ее шеи. Она сидела нагой, согнувшись и дрожа от озноба и пережитого страха. Она сматывала веревку аккуратными кольцами, укладывая ее в деревянное ведро, стоявшее перед ней. Только когда она полностью уложила центральную часть веревки, соединяющей ее шею с кольцом, она получила толстое шерстяное одеяло, сделанное из шерсти харта, и, дрожа, закуталась в него. Ее мокрые волосы, казались неестественно черными на фоне белого одеяла. Она была миловидна. Мне было интересно, сдавалась ли она в аренду в качестве наказания, или она принадлежала охотнику. Непросто было сказать.
Большинство гореанских рабынь миловидны, либо красивы. Это и понятно. В рабство всегда стремятся обратить как можно лучше выглядящих женщин — это вопрос выгоды. И, конечно, рабынь разводят, для этого отбираются только самые красивые из женщин, обычно их спаривают с красивыми шелковыми рабами мужского пола. При этом и тем и другим на головы надевают непрозрачные мешки, а женщину еще и привязывают.
Женское потомство этих спариваний, само собой разумеется, необыкновенно изящно. Мужское потомство, что, на мой взгляд, очень интересно, часто рождается красивым, сильным и довольно мужественным. Это, возможно, потому что большинство шелковых рабов-мужчин были обращены в рабство не потому, что они слабы или женоподобны, а как раз наоборот потому, что они — мужчины, и часто истинные мужчины, которым придется служить женщинам, полностью, тем же самым способом, что рабыня служит своему свободному господину. Безусловно, что также верно, есть немало довольно женоподобных шелковых рабов-мужчин, некоторые женщины предпочитают этот тип, возможно потому, что они боятся истинных мужчин, а от такого шелкового раба они не ждут, что могут проснуться связанной, порабощенной, и начать учиться быть женщиной. Большинство женщин, однако, через некоторое время, устает от подобного типа шелкового раба из-за банальности и скуки. Очарование и остроумие могут быть интересными, но если их вовремя не соединить с интеллектом и истинной мужской силой, они станут неубедительными.
Женоподобных шелковых рабов, вообще-то, редко отбирают для племенных целей. Гореанские заводчики рабов, имеют некоторые предрассудки в этом отношении, и предпочитают, разводить тех, кого они считают здоровыми, чем тех о ком они думают как о больных. Они всегда отбирают для этого сильных особей, предпочитая их слабым. Некоторые рабыни, кстати, считаются породистыми, выведенными посредством нескольких поколений рабских спариваний, и их владельцы хранят бумаги-родословные подтверждающие это.
Подделка или фальсификация подобных родословных по гореанским законам считается серьезным уголовным преступлением. Многие гореанские мужчины полагают, что все женщины рождаются для ошейника, и что ни одна женщина не может полностью ощутить себя женщиной, пока не найдется сильный мужчина и не наденет на нее ошейник, пока она не найдет себя низведенной до ее глубинных женских инстинктов у его ног.
В случае породистой рабыни, конечно, она по закону и без преувеличений, в любом понимании, рождена для ошейника, из чисто коммерческих и практических соображений, как удачное вложение денег со стороны владельцев.