Я прижала ладони к его лицу с обеих сторон.
— Ты заслуживаешь куда больше, чем сам думаешь.
— Ты, я смотрю, вошла во вкус — все лезешь ко мне на колени в машине, да?
Я усмехнулась:
— Что поделать? Здесь уютно.
— Со мной все нормально. Я редко об этом думаю. Просто не уверен, что хочу снова возвращаться в место, с которым не связано ни одного хорошего воспоминания. Понимаешь?
Я кивнула, поглаживая его по щекам.
— Да, понимаю. Но, может быть, ты сможешь сделать это место хоть чуточку лучше для тех ребят, что там сейчас. Может, благодаря тебе им будет не так страшно.
— Никогда с этой стороны не смотрел. Звучит неплохо.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Ты правда хочешь поехать со мной в центр для несовершеннолетних и посмотреть, как я говорю перед толпой трудных подростков?
— Да. Трудные подростки — мои любимчики.
А Ривер Пирс — мой любимчик тоже, но это я вслух не скажу.
— Ну ты даешь. Готова на такое, но при этом отказываешься переспать со мной еще раз? — Его голос звучал насмешливо, а руки легли на мои бедра. Я почувствовала его возбуждение под собой и с трудом сдержала улыбку.
— Пошли уже, ловелас. Пора на каяке кататься. А может, потом я тебе что-нибудь почитаю из любовного романа, который сегодня начну. Вдруг узнаешь что-то новенькое о женщинах.
— Я и так эксперт по женщинам. — Он встал и вылез из машины, неся меня на руках. Я обвила его талию ногами, откинула голову и рассмеялась.
— Впечатляет, да?
— Можешь уже меня опустить, — сказала я, когда он вошел в дом.
— Нет уж. Мне нравится носить тебя на руках, пока ты меня жалеешь. Обычно ты либо сверлишь меня взглядом, либо споришь со мной. Дай мне насладиться моментом.
— Я тебя не жалею, — сказала я сквозь смех, пытаясь соскочить вниз.
— Не знаю, королева. Я же тогда был просто ребенком, а там были реально жуткие ублюдки. Было чертовски страшно. — Голос у него был шутливый.
Я обняла его за шею.
— Ты играешь нечестно, Ривер Пирс.
— Ты еще не знаешь, насколько, — сказал он, перенося меня на кухню и усаживая на столешницу.
Он взял пару бутылок воды, пачку крекеров и немного винограда, бросил все в сумку. Я оставила сумочку на кухонном столе, спрыгнула вниз, сунула телефон в задний карман джинсовых шорт и пошла за ним на задний двор.
— Твой брат неплохо справляется. Даже удивил. Я думал, он не выдержит и дня, а ребята его не щадили.
Он положил сумку в каяк, и мы оба забрались внутрь.
— Я тоже удивлена. Может, для него еще не все потеряно.
Он взял весла, и мы начали скользить по воде.
— Думаю, когда ты перестанешь его спасать, ему придется самому разбираться со своей жизнью.
Я кивнула, откинулась назад, позволяя солнцу греть кожу. Мне так нравилось быть здесь. Мы обогнули поворот и направились к бухте. Я не могла перестать думать о том, что он рассказал в машине.
— Наверное, Ромео и Деми было нелегко — с учетом того, что ее брат и отец сделали с вами.
— Да. У них был непростой путь, но они справились. Хотя я сам долго держал зло на нее за то, в чем она не виновата. А теперь вот Слейд возвращается в город и будет работать с Ромео в спортзале. Иногда надо просто отпустить. Простить людей за их ошибки, верно?
Я задумалась.
— Согласна. Держать злобу — себе дороже.
Мы остановились под большим деревом, чья пышная крона давала густую тень.
Он отложил весла и откинулся на локти. Даже сквозь темные линзы его золотистых авиаторов я чувствовала, как он на меня смотрит.
— Спасибо, что поехала со мной к бабушке. И спасибо, что не упрямилась и села в машину.
Я сняла солнцезащитные очки и закатила глаза.
— Я не упрямица.
— Да ладно тебе. Но мне это нравится.
Я снова надела очки и тоже откинулась назад.
— Ну ты и сам упрямец.
— Тут не спорю. Но я рад, что ты согласилась провести время вместе. Я ведь не врал, когда сказал, что скучал по тебе.
Живот скрутило от этих слов — захотелось прыгнуть за борт за такую слащавость.
— Думаю, нам нужны правила, — сказала я, размышляя, к чему все может привести.
Он застонал:
— На хрена нам правила? Мы взрослые люди. Можем делать, что захотим.
— Мне нужно понимать, во что я ввязываюсь. Ты же юрист, черт побери. Должен быть в восторге. Это как договор. Соглашение. Чтобы все не вышло из-под контроля.
Он сел ровнее и вздохнул:
— Ладно. Говори свои условия.
— Первое и главное правило — мы оба должны помнить, что это временно. Надо заключить пункт НЧЧ.
— Не могу дождаться, чтобы узнать, что это значит.
— Не чувствовать чувств, — сказала я. — С этого все и рушится.
Он рассмеялся:
— Со мной можешь не переживать. Обещаю — чувств ловить не стану. Ты меня раздражаешь и возбуждаешь. Бесишь и смешишь. Вот и все.
— Верно. У меня к тебе то же самое. Я тебя ненавижу ровно настолько, насколько ты мне нравишься. Так что у нас ничего не выйдет — мы бы поубивали друг друга.
— Согласен. Значит, беспокоиться не о чем, — сказал он и провел языком по губам. — А что именно разрешают твои правила в этих строгих рамках?
— Ну, мы друзья, которые друг другу нравятся и одновременно бесят. Но мы любим поесть, так что, думаю, совместные приемы пищи допускаются.
— Отлично. Мы говорим про еду в прямом смысле или про твою киску? — Голос у него был игривым, но мое тело совсем не смеялось. Я сжала бедра и изо всех сил старалась сохранять самообладание.
— Оба варианта разрешены.
— Охрененно. Значит, и в ресторане, и между твоих роскошных бедер. А секс?
— Думаю, секс — да. Но после каждого случая, когда мы переходим границу, мы должны обсудить, все ли в порядке. Если кто-то из нас начнет замечать, что появляются чувства — секс отменяется. Поверь, у меня уже были такие проблемы с мужчинами. Взять хотя бы профессора. Он тоже думал, что не влюбится. А потом — бац.
— Потому что это изначально не были равные отношения. Он получал все удовольствие и ничего не давал тебе взамен. Конечно, он влюбился. А у нас с тобой — договор о взаимном удовольствии. Мы оба даем, и оба получаем. Так что зона безопасности соблюдена. Баланс есть.
— Это звучит нелепо, — сказала я.
— Как и твой дурацкий контракт, но вот мы здесь. — Он зевнул, притворяясь, что ему скучно. — Итак. Еда. Секс. Оргазмы. Проверяемся и убеждаемся, что все еще бесим друг друга. Что еще?
— У тебя есть какие-нибудь пожелания? — спросила я.
— Хммм… Мы кому-нибудь рассказываем?
— Нет. Это остается между нами. А ты хочешь кому-то сказать?
— Не особо. Мне плевать, кто что подумает, но ребята уже что-то подозревают, и я не собираюсь врать.