Они дошли до скамьи под кедром и сели. Дрозд умолк. Сад, весь распавшийся под лучами вечернего солнца на мелкие цветовые пятна, казалось, тихо мерцал.
- В Дели я, между прочим, не еду, - сказал Феликс. Положив йогу на ногу, засунув руки в карманы, он смотрел вдаль, в сторону моста. - Буду служить в Англии.
- Феликс! - воскликнула Милдред. - Что же ты мне не сказал? А я-то рассчитывала, что мы вместе поедем в Индию! Свинья ты, и больше никто.
- Извини меня, Милдред, это только что решилось. Даже еще не окончательно, но более или менее.
- Скорее всего, ты сам только что это решил. А что ты будешь делать? Охранять Букингемский дворец?
- Нет, эту повинность я уже отбыл. Работа будет в военном министерстве, точнее - в управлении военного секретаря: назначения, повышения, награждения и все такое прочее. Скука страшная.
- Но тебя хоть повысят в чине, мальчик, дадут бригадира?
- Да.
- Только без бригады?
- Вот именно... - Это было больное место.
- Ну что ж... Я всегда считала, что ты слишком хорош для армии. До сих пор не понимаю, зачем она тебе понадобилась. Я этого не советовала. Положим, военный из тебя получился первый сорт. Так, значит, ты остаешься в Англии. Это возвращает нас к вопросу об Энн.
- Милдред, прошу тебя... довольно. - Он нахмурился, искоса взглянул на нее и стал подниматься. Она его удержала.
- Пожалуйста, не сердись на меня, Феликс. Я же вижу, ты только об этом и думаешь. И перестань твердить, что "ничего такого нет", этим ты от меня не отделаешься. Насчет Энн ты должен что-то решить. А то только изводишься и не даешь себе думать о других женщинах, на которых мог бы жениться. И ее покой ты, наверное, смущаешь.
Теперь Феликс сидел очень прямо, не шевелясь и глядя в одну точку. Краски сада, достигнув предела яркости, тускнели, растворялись в сумерках, цветовые пятна одно за другим заливало лиловым и синим. Над потемневшими каштанами задрожала одна огромная звезда. Феликс сказал:
- По-твоему, я... веду себя непорядочно?
Милдред вздохнула. По его сдавленному голосу она поняла, что наконец завладела его вниманием. Она сказала, тщательно выбирая слова:
- Ничего подобного. Я считаю, что тебе нужно не отказаться от Энн, а добиться ее. Она не очень молода, но достаточно, чтобы родить тебе ребенка. Она и сама была ребенком, когда родила Стива. А главное - ты ее любишь. И она тебя любит. И Рэндл уехал.
- С чего ты это взяла? - резко спросил Феликс.
- Что? Что Энн тебя любит?
- Да. - Он снова закинул ногу за ногу, упорно глядя вдаль, будто что-то высматривал.
- А разве не так? - спросила Милдред. Сама она понятия об этом не имела.
Помолчав, Феликс сказал:
- Мне ничего не известно о том, что она на этот счет думает. Это и естественно.
- Чего уж естественней! - фыркнула Милдред. - Да разве ты был бы здесь, если бы не думал, что она... ну, во всяком случае, не против? Твои-то чувства ей известны?
Феликс опять помолчал.
- Мне кажется, она... понимает. - Последнее слово он постарался проглотить.
- Ну конечно, понимает. Не такая уж она дура. И вообще, женщина всегда знает. Прости, что говорю без обиняков, дорогой, но ты когда-нибудь целовал ее?
- Конечно, нет! - возмутился Феликс. И тут же добавил, уже мягче: - Да, конечно, она знает. Но мы, понимаешь, никогда об этом не упоминали.
- Оба вы, как видно, порядочные размазни, - сказала Милдред. - Эх, расшевелить бы тебя немножко, Феликс. Ну да ладно, повторяю последний пункт. Рэндл уехал. Твой ход. Да?
- Нет, - Феликс встал и протянул сестре руку. - Очень прошу тебя, Милдред, не хлопочи ты обо мне. Рэндл уехал, но он вернется. Побудет в Лондоне и вернется. Ничего не произошло, решительно ничего. И как я тебе уже сказал, ничего не произойдет. Ты, пожалуй, права в том, что я веду себя как идиот... Но это другое дело. Пойдем домой, а то озябнешь.
- Я еще тебя не отпустила, - сказала Милдред. Она осталась сидеть, а Феликс стоял перед ней навытяжку, и его высокая фигура заслоняла вечернюю звезду. Зажглись и другие звезды. - Феликс, - сказала она, - когда ты говоришь, что ничего не произошло, ты имеешь в виду, что Рэндл не завел себе кого-то на стороне публично и явно, а значит, не вышел из игры. Ну а если бы он вышел из игры... тогда ты заговорил бы с Энн?
- Но он... не вышел из игры.
Милдред с трудом себя сдерживала.
- И если он ничего не сделает в открытую, если будет, как негодяй, поддерживать видимость брака с Энн, ты так никогда и не сочтешь себя вправе заговорить?
Феликс тяжело перевел дух.
- Нет. Пойдем домой, Милдред.
- Какой же ты глупый, - сказала она тихо, беря его под руку. - Однако я верю в Рэндла. Хорошо, что хоть у одного из вас есть немного мужества.
9
Сыны пророка
Отважны, сильны,
Им вовсе неведом страх...
распевал Пенн, высунувшись из того окна своей комнаты, что выходило на светлую сторону - туда, где за верхушками буков, за склоном с розами расстилалась серо-зеленая равнина болот с желтыми полосками камыша на дамбах и неспешным полетом цапель. На ближних пастбищах круглыми клубочками белели овцы. А линия горизонта - это было еще не море, еще не таинственный Данджнесс.
Солнце светило, но как-то слабо, неуверенно, и свет получался рассеянный и бледный. Дул резкий восточный ветер. Тоже лето называется, думал Пенн. Дома и зима-то не такая. Хотелось кому-то объяснить это, пожаловаться, но никто его не слушал. Перед его отъездом мать сказала: "Там все тебя будут расспрашивать об Австралии!" - но отец возразил: "Как бы не так! Им до Австралии и дела нет!" Только он выразился посильнее. Выходит, что отец-то был прав. Такое отсутствие любопытства со стороны родных не особенно огорчало его, огорчала их невысказанная уверенность, что они имеют право судить о нем, а он о них - нет.
Сегодня на душе у него, безусловно, скребли кошки - может быть, из-за вчерашних шарад. Накануне вечером у Свонов играли в шарады, и он там отнюдь не блистал. Он никогда еще не играл в эту игру и был поражен искусством остальных - как они здорово наряжались и прямо на месте, без подготовки, придумывали всякие смешные вещи. Больше всех отличилась Миранда, в некоторых костюмах она казалась совсем взрослой и очень красивой, а когда нарядилась мальчиком, была ужасно смешная. И оба сына Свонов представляли замечательно, только они так важничали и изъяснялись на таком странном языке, что Пенну трудно было понять, когда они кого-то изображают, а когда говорят от себя. Их отпустили на воскресенье домой, потому что прошла как раз половина триместра в их школе, которая называлась Рэгби и которой они, видимо, очень гордились. С Пенном они были приветливы, но не скрывали, что находят его смешным. Все это не уменьшало его неловкости. Одна Энн составила ему компанию - она тоже совсем не умела играть, но она все время так смеялась и так восхищалась остальными, что никто этого как бы не замечал.