— Ух ты, вот это коньячок!
— Ха! — Малян с удовольствием выбулькал в глотку остатки. — Еще бы, чистый ереванский, пять звездочек! Мне его прямо с завода в канистре привозят, по-братски!
— Много чего у вас тут «по-братски» делается!.. — вспомнил Олег.
— Ты давай про друга! — напомнил Малян, закуривая.
— Ну, слушай! — задымил и Олег, — Только — в стихах рассказ!
…Однажды в Краснодаре, возле рынка, Холодный серым непогожим дней, Стоял калека в стоптанных ботинках, Пустой рукав подвязан был ремнем. С небес то моросило, то снежило, (Погоду ту собачьею зовут), А он в пальто, потертом до прожилок, Стоял с рукой, протянутою в люд. Воскресный день, а значит — нерабочий, Народ по рынку челноком снует, Вокруг кооператоры хлопочут, У них сегодня дел — невпроворот. Мелькают и дубленки, и индейки, От цен в момент худеют кошельки… Старик молчит и молча ждет копейки, Не отводя протянутой руки. Ну наконец-то, меди набросали, В подсиненную холодом ладонь. Скорей туда, где только что достали Кусочки мяса, что лизал огонь! — Мне два кусочка… И кусочек хлеба, — Раздался тихий голос старика. И, обернувшись, два его соседа Уставились на горе-едока. Шашлычник взбеленился: — Ах ты вшивый! Вали отсюда, здесь не подают! Железною рукою взял за шиворот, И вышиб прочь — под холода струю. По тротуару — пуговицы — метки. Упал старик под вывеской-доской. Блестят слезинки — медные монетки, Оброненные немощной рукой. Мелькают равнодушьем маски-лица, И женский визг — свиньей из-под ножа: — Пьянота! И куда глядит милиция? …Заплакал он, от холода дрожа. Заплакал не от боли, не от страха… А там, под незастегнутым пальто, Светились две медали «За Отвагу», Которые не разглядел никто. Никто на стон души не отозвался, А снег все падал. Холодно. И вдруг Старик наш заключенным оказался В кольцо из теплых, дружественных рук. — Вставай, отец! — услышал он над ухом. Поднялся и, стирая слез следы: — Спасибо! — прошептал парнишке глухо, Под гомон расходившейся толпы. У парня — алый орден, будто рана Был влит под курткой синего сукна. — Так ты, сынок… — Да, батя, из Афгана! Гпаза — в глаза. И боли глубина. Постой, отец! Ты погоди немного! — И двери бара хлопнули вослед. …Слетали вниз снежинки-недотроги, Обиду присыпая на земле. Спустя немного вышел тот шашлычник: — Прости, дедуля, ведь не знал! Входи, не бойся, там твой пограничник! (А сам прикрыл синеющий фингал). Вошел в тепло. Присел за столик, рядом, Вдыхая мяса сытный аромат, А парень, обменявшись с кем-то взглядом, Открыл уже потертый дипломат. — Садись, отец! Солдат поймет солдата! «НЗ» нальем, для встречи что берег. Да ладно, не обидятся ребята, Не зло в стаканах — память, видит Бог! …И две судьбы слились в воспоминаньях Кабульских и воронежских дорог, Но годы между ними — расстоянья, И время — зыбкой памяти порог. Полвека… Но почти не стерло время Обличий тех мальчишек фронтовых, Которые войны тянули жребий И — пали. Чтобы только жили вы. А эти парни, что в Афганистане От «духов» защищали города, Не ведали, совсем тогда не знали, Что многим не вернуться. Никогда! …Вы тех и этих в памяти храните, Они завоевали вам покой. И в двадцать лет их имена — в граните Свинцовой отпечатаны строкой!— Вот такой примерно должна быть дружба, комбат! И память! — чуть дрогнувшим от выпитого голосом закончил Олег. — Ну что же, прощай? — пожал он руку комбата.
— А может — до свидания? — Малян испытующе глядел на него.
Грунский сразу догадался, почему удостоился личного посещения непосредственного начальства.
— Ах, вот ты о чем! Не бойся, не сбегу, — засмеялся он, — Так можешь «там» и передать!
— Служба, понимаешь?.. — комбат смущенно улыбнулся.
— Понимаю, джан, понимаю, поэтому — до свидания, Вартан! — сердечно попрощался Олег.
Глава 9
Разборки Айса
Полет прошел нормально, лишь одна пересадка в Степанакерте с боевого вертолета на гражданский. Во время воздушного путешествия было на что посмотреть: красоту и великолепие Карабаха и Армении в полном масштабе Грунский смог по-настоящему оценить впервые. Дух захватывало от горного пейзажа Кирса, ландшафтов Лачинского коридора и слепяще-белой заснеженной вершины великого Арарата. Но чего-то в этой красоте не хватало. Чего — Олег понял лишь к концу перелета: широкой и полноводной реки — его любимого Дона. Ностальгия по Родине — чувство, однажды уже испытанное во время срочной службы на Тихом океане. А также неуемное желание полной грудью вдохнуть сыроватый речной воздух и утречком по росе прошвырнуться с удочками вдоль берега. Но сейчас это было так далеко от него…