Однако маме не простили недостаток инициативы. Товарищ Ин затеял расследование, не является ли она правым элементом, но не успел предпринять никаких шагов, так как правым объявили его самого.
В марте 1957 года он ездил в Пекин на конференцию глав провинциальных и городских отделов пропаганды со всего Китая. Во время групповых обсуждений делегатов призывали смело говорить обо всех недостатках в руководстве их регионами. Товарищ Ин выразил легкое недовольство первым секретарем Сычуани, Ли Цзинцюанем, известным как комиссар Ли. Отец возглавлял сычуаньскую делегацию, и именно в его обязанности входило написать обычный отчет о поездке. Когда началась кампания против правых, комиссар Ли подумал, что ему не нравятся слова товарища
Ина. Он решил обсудить это с заместителем главы делегации, но выяснилось, что тот во время выступления товарища Ина предусмотрительно вышел в туалет. Когда кампания приобрела размах, комиссар Ли заклеймил товарища Ина как правого. Это известие крайне расстроило отца, его мучила мысль, что он отчасти виноват в падении товарища Ина. Мама пыталась успокоить его: «Ты ни в чем не виноват!» Но отец не переставал терзаться по этому поводу.
Многие чиновники использовали кампанию для сведения личных счетов. Одни считали, что зачислить в правые своих врагов — простейший путь заполнить квоту. Другие действовали исключительно из мстительности. В Ибине Тины уничтожили многих талантливых людей, тех, с кем они не ладили, к кому ревновали. Почти все помощники отца, некогда выдвинутые им, попали в правые. Один из них, любимец отца, оказался «крайне правым». Его преступление заключалось в одной–единственной реплике о том, что Китай не должен «целиком» полагаться на Советский Союз. (В то время партия провозглашала, что должен.) Его приговорили к трем годам лагеря. Он строил дорогу в глухом горном районе. Многие его товарищи погибли.
Движение против правых не затронуло всего общества. Рабочие и крестьяне жили как прежде. Когда через год кампания закончилась, по меньшей мере 550 000 человек заклеймили как правых — это были студенты, учителя, писатели, художники, ученые и другие профессионалы. Многие из них потеряли работу и стали чернорабочими на фабриках или фермах. Некоторых отправили в лагеря. И сами они, и их родственники превратились в граждан второго сорта. Урок был жестокий и внятный: никакой критики не потерпят. С тех пор люди перестали жаловаться и вообще высказывать свое мнение. Ситуацию отражала новая поговорка: «После движения против трех зол никто не хочет иметь дело с деньгами; после движения против правых элементов никто не раскрывает рта». Но трагедия 1957 года заключалась не только в том, что людям заткнули рты. Теперь неизвестно было, кто следующий упадет в пропасть. Система квот в сочетании с актами личной мести означала, что жертвой может стать каждый.
Общественные настроения отражались в языке: среди разновидностей правых были «правые по жребию» (чоуцянь юпай, когда правых действительно определяли по жребию), «правые–туалетчики» (цэсо юпай, люди, объявленные правыми во время их отсутствия, пока они, не выдержав, уходили с бесконечного собрания в туалет). Выделялась также категория «скрывающих яд» (юду буфан, люди, которых причисляли к правым несмотря на то, что они ни против кого не выступали). Когда начальнику кто–то не нравился, он говорил: «Какой–то он подозрительный» или: «Коммунисты казнили его отца — разве мог он не затаить злобу? Он просто не признается в этом». Добрые начальники иногда поступали наоборот: «Зачем мне кого–то ловить? Я не хочу никого ловить. Пусть это буду я». Таких руководителей называли «признавшийся правый» (цзыжэнь юпай).