Едва я выходила из дальних переулков, меня оглушали репродукторы. До восемнадцати часов в сутки центр города оглашали славословия и проклятия. Не говоря уж о содержании, сам уровень шума был невыносим; чтобы не сойти с ума, я научилась отключать слух.
Как–то апрельским вечером одно сообщение все же привлекло мое внимание. В Пекине проходил съезд партии. Как обычно, китайцам не рассказали, чем занимаются их «представители». Объявили новый состав высшего руководства. Я с отчаянием услышала, что «органы культурной революции» утверждены.
Девятый съезд ознаменовался формальным утверждением личной власти Мао. Мало кто из вождей предыдущего съезда 1956 года остался у руля. Из семнадцати членов Политбюро свои посты удержали только четверо: Мао, Линь Бяо, Чжоу Эньлай и Ли Сяньнянь. Все прочие либо умерли, либо были ошельмованы и изгнаны. Некоторым вскоре предстояло умереть.
Председатель КНР Лю Шаоци, второй человек на Восьмом съезде, находился под арестом с 1967 года; на «митингах борьбы» его жестоко избивали. Его не лечили ни от застарелого диабета, ни от вновь приобретенного воспаления легких. Врачи занялись им, лишь когда он чуть не погиб — мадам Мао прямым текстом приказала держать его живым, чтобы у Девятого съезда «была живая мишень». На съезде приговор, гласивший, что Лю «предатель, вражеский агент, прихвостень империалистов, современных ревизионистов [советских] и гоминьдановских реакционеров», зачитал Чжоу Эньлай. После съезда Лю дали умереть мучительной смертью.
Маршал Хэ Лун, другой бывший член Политбюро и основатель коммунистической армии, умер спустя два месяца после съезда. Поскольку он пользовался авторитетом в армии, его подвергли двум с половиной годам медленной пытки, целью которой, как он сказал своей жене, было «разрушить мое здоровье, чтобы убить, не проливая крови». Знойным летом ему давали одна маленькую фляжку воды в день, долгой морозной зимой не включали отопление, отказывались лечить от диабета. В конце концов он умер, когда диабет усугубился и ему ввели большую дозу глюкозы.
Тао Чжу, член Политбюро, помогший маме в начале «культурной революции», около трех лет провел в нечеловеческих условиях, подорвавших его здоровье. Его не лечили как следует до тех пор, пока рак желчного пузыря не зашел очень далеко и Чжоу Эньлай не санкционировал операцию. Окна его больничной палаты заклеили газетами, семье не позволили повидаться с ним ни на одре болезни, ни даже после смерти.
Маршал Пэн Дэхуай умер от такой же растянутой пытки, которая в его случае продолжалась восемь лет, до 1974 года. Его последней просьбой было увидеть деревья и солнечный свет за закрытыми газетами окнами больничной палаты, и в этой просьбе ему было отказано.
Это лишь несколько примеров травли, практиковавшейся Мао в период «культурной революции». Он не подписывал смертных приговоров, а просто обозначал свои пожелания, а палачи, додумывавшие омерзительные подробности пыток, выискивались сами. Прибегали и к психологическому давлению, и к физическим мучениям, и к лишению медицинской помощи — убивали даже лекарствами. Такая гибель получила особое название — пo–хай чжи–сы — «замучен до смерти». Мао полностью представлял себе происходящее и поощрял преследователей «молчаливым согласием» (мо–сюй). Это позволяло избавиться от врагов и остаться в стороне. Ответственность за эти злодеяния безусловно лежит на нем, но не на нем одном. Мучители проявляли определенную инициативу. Люди Мао всегда стремились угодить ему, предугадать его желания; разумеется, при этом они тешили и собственные садистские инстинкты.
Ужасные подробности преследования многих высших руководителей открылись много лет спустя. Однако никого в Китае они не удивили. Слишком много таких случаев было известно нам по собственному опыту.
Я стояла на запруженной народом площади и слушала, как по радио объявляют состав нового Центрального Комитета. Я с ужасом ожидала имен Тинов. И дождалась: Лю Цзетин и Чжан Ситин. Я подумала, что страдания нашей семьи не прекратятся никогда.
Вскоре пришла телеграмма о том, что бабушка очень плоха и не встает с постели. Раньше с ней ничего подобного не случалось. Тетя Цзюньин убедила меня вернуться домой, чтобы ухаживать за бабушкой. Мы с Сяофаном ближайшим поездом выехали в Чэнду.
Бабушке должно было исполниться шестьдесят, и ее стойкость в конце концов отступила перед болью. Колющая боль бродила по всему телу, сходясь к ушам. Врачи в поликлинике нашего блока считали, что, возможно, это нервы, и что единственное лекарство — хорошее настроение. Я отвезла ее в больницу в получасе ходьбы от Метеоритной улицы.