А тот снова закурил и стал рассказывать о пожаре на хлопкопрядильной фабрике и о работнице, сильно обгоревшей при спасении «государственной собственности». Ей ампутировали и руки и ноги, только и осталось, что голова да туловище; но, подчеркнул политрук, не пострадали ни лицо, ни, что еще важнее, детородные органы. Политрук сказал, что она героиня и ее собираются широко прославить в прессе. Партии хотелось бы пойти навстречу ее желаниям, а она призналась, что мечтает выйти замуж за летчика. Сяохэй молод, хорош собой, свободен и может стать офицером в любую минуту...
Сяохэю было жалко девушку, но жениться на ней не хотелось. Как отказать политруку? Какие доводы привести? Любовь? Но партия считала, что любовь — классовое чувство, а кого же любить, если не коммунистическую героиню? То, что он с ней не знаком, не поможет ему сорваться с крючка: в Китае многие браки совершались по решению партии. Как партиец, а тем более ожидающий производства в офицеры курсант, Сяохэй обязан был сказать: «Я беспрекословно повинуюсь воле партии!» А он к тому же проболтался, что у него нет невесты. Голова его бешено работала в поисках вежливого отказа, а политрук тем временем распространялся о преимуществах подобного брака: Сяохэй незамедлительно станет офицером, его прославят как героя, жене назначат постоянную сиделку и всю жизнь будут выплачивать щедрое денежное содержание.
Политрук закурил следующую папиросу и замолчал. Сяохэй тщательно подбирал слова. Рассчитав риск, он спросил, приняла ли уже партия решение. Он знал, что партия всегда предпочитает «добровольцев». Как и ожидалось, политрук сказал «нет» — решать Сяохэю. Сяохэй рискнул: он «признался», что, хотя у него нет невесты, мать нашла ему подругу. Чтобы переплюнуть героиню, подруге требовались два качества: безупречное классовое происхождение и доблестный труд — в вышеозначенной последовательности. Она стала дочерью командующего большим военным округом, работающей в госпитале. Они уже начали «говорить о любви».
Политрук отступил, заявив, что только хотел знать мнение Сяохэя и не собирается навязывать ему супругу. Брата не наказали, а некоторое время спустя даже произвели в офицеры и назначили в службу наземной связи. А калеку–героиню согласился взять в жены крестьянский парень.
Тем временем мадам Мао со товарищи вновь принялись, не покладая рук, ставить стране палки в колеса. В промышленности их лозунгом было: «Остановить производство — уже революция». Для сельского хозяйства, в которое они теперь вмешались всерьез, «лучше социалистические сорняки, чем капиталистические урожаи». Перенимать иностранные технологии значило «нюхать, как воняют иностранцы, и говорить: «Ах, как сладко!»». В образовании: «Нам нужны неграмотные трудящиеся, а не духовные аристократы». Они подначивали школьников бунтовать против учителей; в январе 1974 года в Пекине вновь били окна и ломали парты и стулья, как в 1966 году. Мадам Мао сравнила это «с революционными действиями английских рабочих XVIII века, уничтожавших машины». Вся эта демагогия имела одну цель: осложнить жизнь Чжоу Эньлаю и Дэн Сяопину и породить хаос. Мадам Мао и прочие деятели «культурной революции» могли «блистать» только в разрушении. В созидании им не было места.
Чжоу и Дэн осторожно пытались открыть страну внешнему миру, поэтому мадам Мао начала новую атаку на зарубежную культуру. В начале 1974 года в прессе прошла большая кампания против итальянского режиссера Микеланджело Антониони, снявшего фильм о Китае; в Китае никто этого фильма не видел и мало кто слышал как о фильме, так и о самом Антониони. После гастролей Филадельфийского оркестра ксенофобия распространилась и на Бетховена.
За два года после падения Линь Бяо надежды сменились в моем сердце отчаянием и гневом. Утешало лишь то, что вообще происходила какая–то борьба, что безумие не одерживало безусловной победы, как в первые годы «культурной революции». Теперь Мао не оказывал явной поддержки ни одной из сторон. Попытки Чжоу и Дэна поворотить «культурную революцию» вспять приводили его в бешенство, но он понимал, что его жена со своими прихвостнями не смогут держать страну на плаву.
Мао позволил Чжоу продолжать управлять страной, но напустил на него свою жену, устроившую, в частности, кампанию «критики Конфуция». Лозунги внешне обличали Линь Бяо, но на самом деле были направлены против Чжоу, который, как считалось в обществе, преклонялся перед добродетелями, провозглашаемыми древним мудрецом. Хотя Чжоу проявлял беспрекословную преданность Мао, тот никак не мог оставить его в покое. Даже теперь, когда Чжоу был смертельно болен раком мочевого пузыря.