Маму такая безумная храбрость потрясла до глубины души. Люди, как и ожидалось, смотрели на них неодобрительно. Но товарищ Тин гордо задрала подбородок — кому какое дело? Мамина жизнь сильно упростилась: при одобрении начальницы она могла игнорировать любую критику, и открытую, и молчаливую.
Товарищ Тин не боялась вольничать отчасти потому, что была замужем за влиятельным и не столь принципиальным человеком. Муж товарища Тин, ровесник моего отца, с острым носом и подбородком, слегка сутулый, возглавлял орготдел партии во всем Ибиньском уезде. Он занимал важную должность: его отдел ведал повышениями, понижениями и взысканиями. Там же хранились дела членов партии. Наконец, как и мой отец, он входил в комитет четырех, управлявший Ибиньским уездом.
В комитете комсомола мама работала со сверстниками. Они были образованнее, беззаботнее и с более развитым чувством юмора, чем ее прежние коллеги — пожилые чиновницы из крестьян. Новые сослуживицы любили танцы, пикники, они разговаривали о книгах и новых идеях.
Ответственный пост означал также уважение, которое еще больше возросло, когда люди поняли, что мама человек толковый и энергичный. Она стала самостоятельнее, меньше зависела от отца и меньшего от него ожидала. Она привыкла к нему, уже не надеялась, что он всегда будет ставить ее на первое место, и примирилась с окружающим миром.
Другой плюс маминого повышения заключался в том, что она получила право перевезти в Ибинь свою мать. В конце августа 1951 года, преодолев все тяготы пути, приехали бабушка и доктор Ся. Транспорт вновь ходил, и все путешествие они проделали на поезде и судне. Как иждивенцы госслужащей, они получили государственное жилье, трехкомнатный дом в гостиничном комплексе. Им выдавался паек из товаров первого спроса, вроде риса и дров, которые доставлялись управляющим, а также немного денег для покупки прочих продуктов. Моя сестра с кормилицей поселились с ними, и там же проводила почти все свое свободное время мама, пользуясь возможностью поесть бабушкиных кушаний.
Мама счастлива была видеть рядом свою мать и любимого доктора Ся. Особенно она радовалась, что они уехали из Цзиньчжоу, потому что в соседней Корее началась война. В конце 1950 года американские войска стояли на берегу реки Ялу, на китайско–корейской границе; американские самолеты бомбили и обстреливали маньчжурские города.
Прежде всего мама хотела узнать, что случилось с Хуэйгэ, молодым полковником. Она очень горевала, услышав, что его расстрелял взвод солдат у излучины реки рядом с западными воротами Цзиньчжоу.
Одна из самых страшных вещей для китайца — умереть без похорон. Только глубоко в земле мертвец найдет успокоение. У этого религиозного чувства была и практическая сторона: непохороненное тело растерзают дикие собаки, расклюют хищные птицы. В прошлом трупы казненных на три дня выставлялись перед народом и только потом закапывались. Теперь коммунисты издали закон, что семья должна немедленно похоронить казненного родственника.
Если это было невозможно, его хоронили казенные могильщики.
Бабушка сама пошла на расстрельное поле. Изрешеченное пулями тело Хуэйгэ валялось на земле, среди других мертвецов. Вместе с ним расстреляли еще пятнадцать человек. Снег от их крови стал багровым. В городе не осталось никого из его родни, и бабушка заплатила ритуальному агентству за похороны. Хуэйгэ завернули в принесенный ею длинный кусок красного шелка. Мама спросила, были ли среди убитых общие знакомые. Да, бабушка встретила женщину, пришедшую за трупами мужа и брата. Оба служили главами гоминьдановских местных комитетов.
Мама с ужасом узнала, что на бабушку донесла ее собственная невестка, жена Юйлиня. Она давно уже считала, что бабушка ею помыкает, заставляя делать тяжелую работу по дому, а сама управляет им как хозяйка. Коммунисты призывали народ рассказывать о «гнете и эксплуатации», так что обиды жены Юйлиня обрели политическую основу. Когда бабушка забрала труп Хуэйгэ, невестка донесла, что она жалеет преступника. Квартал собрался на «митинг борьбы», чтобы «помочь» бабушке понять ее «промах». Бабушка не могла не прийти, но мудро решила ничего не говорить, притворившись, что смиренно приемлет критику. Про себя она негодовала и на невестку, и на коммунистов.