Рядом с Сиббером стояла Сильва, одетая, как и подобает жене члена Жокейского клуба: шерстяное пальто прекрасного покроя, ботинки высотой по колено и меховая шляпка – красиво и служит хорошей защитой от пронизывающего ветра. «Тренер» Сиббера, естественно, стоявший тут же, знал дзюдо. Все эти предосторожности были приняты О'Харой. Мой собственный бодигард, навязанный мне вчера вечером, с сумрачным видом стоял рядом со мной на кругу. Предполагалось, что он обладатель черного пояса, но я больше надеялся на полистирен.
Позже днем мы снимали крупные планы раздражения и ярости Сиббера от того, что приходится терпеть присутствие на таком непереносимо близком расстоянии Нэша, любовника его жены; крупным планом – любовные взгляды Сильвы на Нэша, от которых Сиббер разъярялся еще сильнее; крупным планом – Нэш проявляет хорошие манеры, нейтрально ведет себя с Сиббером, осторожно – с Сильвой; и все эти короткие в сущности сцены мы снимали, казалось, сто лет. Тем временем лошади были подведены к паддоку, все расставлены по местам, и мы сняли выход жокеев. Чудесным образом все они подошли к нужным группам, поприветствовали владельцев, коротко поговорили с ними, указывая на лошадей, – все вели себя так, как ведут жокеи. Актер-жокей в синем подошел к Нэшу, в зеленом с белыми полосами – к Сибберу. Никто не споткнулся о кабели, никто не забрел не вовремя в кадр, никто не ругался.
– Аллилуйя, – выдохнул Монкрифф, утирая пот со лба, когда Эд крикнул «стоп!».
– Берем, – добавил я. – И снимаем еще раз.
Мы сделали перерыв на ленч. Нэш, стоя в центре паддока, один за другим подписывал автографы. Люди, подходившие к нему, вели себя тихо, но шли бесконечным потоком. Один из помощников Эда приглядывал за ними, словно пастух за стадом. О'Хара, телохранитель и «львица» живой стеной загораживали суперзвезду со спины.
Мы – Нэш, О'Хара и я – снова поели наверху, в ложе распорядителей.
Если не считать угроз фильму, утро прошло вполне удовлетворительно; все мы знали, что сцены сняты хорошо.
О'Хара сказал:
– Вы знаете, что Говард здесь?
– Говард?! – с отвращением воскликнул Нэш.
– Очень тихий Говард, – с мрачным весельем подтвердил О'Хара. – Говард – глина в наших руках.
– Я не думаю, что он изменил свои взгляды, – отозвался я. – Он был напуган. Он будет держать рот на замке. Я сказал бы, что это затычка в вулкане. Нет сомнений, что он испытывал именно то, о чем сказал Элисон Висборо. Он растрогал ее так, что она передала его жалобы своей подруге из «Барабанного боя», и он продолжает питать прежние чувства.
– Но ведь он не хочет, чтобы съемки прекратились, не так ли? – высказал протест О'Хара.
– Все деньги, причитающиеся ему за сценарий, были полностью перечислены в первый же день начала основных съемок – первый день нашей работы в Ньюмаркете. Это, конечно, в порядке вещей, и это есть в его контракте. Будет фильм закончен или нет, Говарду он не принесет больше никаких доходов, разве что соберет какие-то невероятные миллионы. И я думаю, Говард по-прежнему хочет, чтобы меня вышвырнули. Он считает, что я зарезал его бестселлер.
– Что вы и сделали, – улыбнулся Нэш.
– Да. Хорошего мяса не получишь без хорошего мясника.
О'Харе это понравилось.
– Я скажу это Говарду.
– Лучше не надо, – попросил я, зная, что он все равно скажет.
Мобильный телефон О'Хары зажужжал, и он поднес его к уху.
– Что? Что вы сказали? Я вас не слышу. Помедленнее. – Он послушал еще секунду, а потом протянул аппарат мне. – Это Зигги. Поговорите с ним. Он болтает чересчур быстро для меня.
– Где он? – спросил я. О'Хара пожал плечами.
– Вчера утром он отбыл в Норвегию. Я объяснил агенту, что нам нужно, и он немедленно взялся за дело.
Голос Зигги в телефоне был отрывистым, как автоматная очередь, и столь же быстрым.
– Эй, – сказал я через несколько секунд, – я правильно понял? Ты нашел десять диких норвежских лошадей, и они прибудут немедленно.
– Они не могут приехать через двадцать четыре часа или через тридцать восемь. Они при деле. Они свободны только на следующей неделе, когда нормальный прилив. Их привезут в понедельник на пароме из Бергена в Иммингам.
– В Ньюкастл, – поправил я.
– Нет. Бергенский паром обычно ходит в Ньюкастл, но с лошадьми придет в Иммингам. Они говорят, так для нас лучше. Это на реке Хамбер. Он отплывет из Бергена в воскресенье. Там тренер и восемь грумов. Лошади прибудут в больших фургонах. Еще привезут корм для лошадей. Они могут работать в среду и в четверг, а в пятницу они должны вернуться в Иммингам. Все устроено, Томас. Хорошо?
– Блестяще, – отозвался я. Он весело засмеялся.
– Хорошие кони. Они могут бегать без поводьев, как дикие, но они обучены. Я скакал на одном без седла, как ты хотел. Это было чудесно.
– Фантастика, Зигги.
– Тренер должен знать, куда мы направимся из Иммингама.
– Э… ты хочешь сказать, что плывешь с ними?
– Да, Томас. Эту неделю я работаю с тренером. Я учусь его методам работы с лошадьми. Они должны привыкнуть ко мне. Я буду упражняться в белокуром парике и ночной рубашке. Я все достал. Лошади не должны их пугаться. Хорошо?
Я совершенно не находил слов. «Хорошо» – это было не то слово.
– Зигги, ты гений, – сказал я. Он скромно подтвердил:
– Да, Томас, я такой.
– Я устрою, куда отвезти лошадей. Позвони в субботу снова.
Он немедленно распрощался, не сказав мне номера телефона, на который можно ему позвонить, но я полагал, что в случае чего агент сможет нам помочь. Я пересказал новости Зигги Нэшу и О'Харе и сообщил, что мы должны будем пересмотреть график работы на следующей неделе, но с этим не должно быть особых проблем.
– На следующей неделе мы работаем с актрисой, играющей повешенную жену, – напомнил О'Хара. – Мы должны полностью уложиться с ее сценами в четырнадцать дней.
Я отвезу ее на побережье, думал я. Пусть прозрачное одеяние развевается на рассветном ветру. Она будет стоять на берегу, просвеченная солнцем, а Зигги будет скакать на лошади. Невещественно, нереально. Все в ее мечтах.
Рассветная молитва.
– Соня, – сказал я.
– Ивонн, – поправил О'Хара. – Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
– Говард написал в сцене повешения стандартное клише – ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
– Не надо принимать нас за невротиков, – наконец сказал Нэш. – Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
– Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
– Ее повесят, – сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
– Я думал, тебя сегодня не будет, – сказал я.
– Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
– Рад видеть тебя.
– Сожалею, что была такой грубой. Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
– Мудрое дитя.
– Я не дитя.
– Держись рядом, – попросил я. – Я скажу Монкриффу, что так надо.
– Кто такой Монкрифф?
– Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения – короткая алая куртка и новые голубые джинсы, – так и с точки зрения интеллектуальной – зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.