Глава 19
Ни Мариночка, ни Мох не видели, что в одно из окон за ними внимательно наблюдает пара глаз. Хмуро проводив бредущую парочку взглядом, Лесник повернулся к Горбунье.
- Не рано ли выпускаешь пташку?
- Не бойся, далеко она не улетит. - Старуха недовольно пожевала губами. Так происходило всегда, когда ей пытались указывать. - Кроме того, ее подруга все равно вынуждена лежать дома.
- Но она поправится?
- Если твои гренадеры не будут врываться в мой дом каждый день, обязательно поправится.
- Ну, полагаю, с гренадерами ты сама сумеешь справиться.
- Это уж конечно. - Старуха приглушенно фыркнула. - Только мне особой радости общаться с вашим братом нет.
- Да уж, вы ведь у нас из благородных!… - Лесник сердито ущипнул себя за бородавку на подбородке. - Ну, а с девчонкой раненной? С ней ты разговаривала?
- А я со всеми разговариваю. - Старуха подняла на Лесника немигающий взор, заставив его потупиться. - Если ты помнишь, это моя первая обязанность.
- Помню…
- Вот и не задавай глупых вопросов. Сам знаешь, что было бы с вашей шарагой без моей силы.
Лесник поневоле ощутил скользнувший вдоль позвоночника холодок. И лишний раз подивился осанке старухи. Ведь старая, горбатая, а поди ж ты! - сидела на стуле, точно какая-нибудь королева. И даже на него взирала так, словно он стоял где-то далеко внизу, затерявшись среди сотен таких же невзрачных простолюдинов.
- Ты очень-то не возносись. - Пробурчал он. - Не забывай, что твоя сестрица на мушке у наших людей.
- А ты нас не пугай, мы свое уже пожили. - Бесцветные губы Горбуньи искривила недобрая усмешка. - Захотели бы, давно бы от вас ушли.
- Само собой! Ушли бы, если б ноги шли!… - скаламбурил Лесник и тотчас был наказан за свой юмор. Старуха глянула на него вприщур, чуть склонила голову набок, и Леснику враз сделалось душно. Из черных старческих зрачков, казалось, полыхнуло пламенем, и на ватных ногах бандит отшатнулся к окну.
- Ой, не серди меня, Лесник! Не серди, если не хочешь заболеть…
Лесник разом поник. Эта стерва знала, чем его зацепить. Словесного гипноза он не слишком боялся, а вот ворожбы да послания тайной хворобы - этого он, действительно, боялся. До икоты, до дрожи в коленях. Потому как один раз уже пробовал поспорить с Горбуньей и отлично помнил, чем это кончилось. Уже через несколько часов после ссоры Лесник самым загадочным образом обезножил. Всего-то день и пролежал на кушетке, но урока хватило надолго. Конечно, проще всего было бы шлепнуть вздорную колдунью, но за нее держался Атаман, на нее молились сельчане, которым она помогала воевать с многочисленными болячками. Да и сам Лесник вынужден был признать, что без ее оглушающих сеансов процесс «перевоспитания» новоиспеченных послушников проходил бы неизмеримо труднее Черт ее знает - что именно она внушала этим молокососам, но после бесед с нею ученики враз становились шелковыми. За Атамана готовы были идти в огонь и в воду, а о каком-либо побеге даже не помышляли. Один только Кухарь и пытался уйти из лагеря - да не пустым, а, прихватив из общей кассы хороший куш. И все бы ничего, но именно с ним старуха как раз и не шепталась. Полагали, что «старой гвардии», в которую, к слову сказать, входил и сам Лесник, вполне можно доверять. И просчитались. Именно после этого случая Атаман обязал проходить через беседу с Горбуньей всех поголовно. Не удалось отвертеться и Леснику, и он до сих пор помнил тот давний свой мандраж, когда тело трясло так, что зуб на зуб не попадал, а мышцы на ногах сводило морозной судорогой. Однако в кресло перед старухой он все же сумел сесть. Думал, пойдут вопросы, шепотки, заговоры. Даже наперед пытался сообразить, как бы отвечать Горбунье в цвет и в масть и не угадать впросак. Но вышло все гораздо проще. Старуха взглянула на него своими жуткими глазами, подавшись вперед, взяла за руку ледяными пальцами и оглушила, точно дубиной. Одним-единственным прикосновением. О чем уж она его спрашивала там, и говорил ли он что в ответ - все так и осталось тайной. Пятнадцать минут глубокого сна и ни малейших воспоминаний. Одна только дрожь в коленях, да холодок, рождающийся при первых звуках ее голоса.
Он и сейчас почувствовал себя скверно. Подумалось - скажи она еще фразу, и он просто рухнет без сил на пол. Верно говорят, колдовстве сомневаются только те, кто ни разу не ощущал его на себе. Сам же Лесник в силах старухи с тех самых пор ничуть не сомневался. Она продолжала давить на него взглядом, а он стоял у окна, сопротивляясь из последних сил.
Неизвестно, сколько бы длилась эта безмолвная дуэль, но неожиданным спасением явилась висящая на поясе рация. Настроенная на режим ожидания, она неожиданно щелкнула и зашуршала стареньким динамиком. Встрепенувшись, Лесник рывком поднес рацию к губам.
- Лесник слушает. Кто там еще?
- На связи Финн! К северу от деревни, сразу за карьером, чужие. Движутся к нам.
- С чего ты взял?
- Только что сработала сигнальная пара. Это в двенадцатом квадрате, неподалеку от старого родника.
- Ты сам-то их видел?… Але, Финн! Ты видел их?
- Только в бинокль. Но точно могу сказать, что их двое. Одеты в гражданское, но не туристы и вообще не чайники. Очень уж резво шагают.
- Может, у них корзины имеются? Или удочки, к примеру?
- Ничего. Только легкие сумки и собака-ищейка. Идут точно по твоей тропе.
- Вооружены?
- Кажется, да, но толком не рассмотрел. На всякий случай, свяжитесь с патрулем на дороге. Там сейчас Сема Кулак. Пусть тоже посматривают в оба.
- Понял тебя, Финн. Кулака обязательно предупрежу.
- Так мне вас ждать?
- Само собой! Беру ребят и выдвигаюсь к тебе.
- Тогда вот еще что… Обувку этих бабенок надо бы прихватить. Или какие-нибудь тряпки…
- Обувку? - Лесник озадаченно потер лоб, но уже в следующую секунду взгляд его прояснился. - Ах, вон ты о чем! Молоток, Финн, соображаешь! Все сделаю, как надо…
Мох не просто довел ее до дома, но даже помог взобраться по ступеням. На крыльце и сам потоптался, старательно отряхивая сапоги. Мариночка его не приглашала, но он все-таки вошел.
- Это еще что за номер? - Маргарита чуть привстала на своем ложе. - Зачем ты его привела?
- скорее, это не я его, а он меня привел. Видишь ли, сразу за околицей мне стало плохо…
- Плохо?
- Точно. Похоже то, самое, о чем толковала Лиза.
- Хорошенькое дело! - Маргарита продолжала обеспокоено взирать на незваного гостя. Второй раз за день он являлся к ним в комнату, и ничего хорошего от этого визита она не ждала. Мариночка тоже чувствовала смущение, не зная, как объяснить компаньонке свое ухудшившееся состояние. Как ни странно, выручил ее сам Мох. Двигаясь как-то боком, он приблизился к печке, неловко присел на крайний табурет.
- Я вот чего… - хрипло произнес он. - Извиниться хотел. И за себя, и за Шнурка. Правда, хотел.
- Ну, то, что ты хотел, это мы видели.
- Да я совсем в другом смысле… - Мох окончательно смешался, и девушки с изумлением пронаблюдали, как заросшая физиономия гостя начала стремительно пунцеветь.
- Я ведь не насильник, правда! И сюда попал по недоразумению… - он глухо прокашлялся. - Я, девоньки, у себя городе - в Пышме, значит, - дворником работал. Самая по мне профессия. Мечтал родную улицу в конфетку превратить. Иной раз даже по ночам трудился. Думал, вот люди встанут, выглянут в окно и ахнут.
- И что? - Мариночка поневоле ощутила интерес к рассказу.
- Да ничего. Я прибирал, а люди ходили и гадили. Ты, значит, подметешь, в баки все скидываешь, а они ходят туда-сюда и снова мусорят. Кто бумажку кинет, а кто бутыль об асфальт хлопнет. В выходные возле стен нужду справляли. Туалетов-то у нас нетути, вот и приноровились людишки в наш двор забегать. Опять же собак прогуливали, а это все то же говно, извиняюсь за выражение. - Мох снова смешался, растерянно поглядел на свои огромные руки. - Вот и начал я потихоньку ненавидеть людей. Не всех, понятно, а тех, что гадили. Стал даже счет им вести и понял, что чистоту без крови никак поддержать невозможно.