– Может, принести воды? – спрашивает она.
– Все нормально, правда.
– Что случилось, Гетти?
И я хочу ответить – о, как же я хочу, – потому что Байетт всегда знает, что сказать, но я сглатываю ком в горле и сворачиваюсь плотнее. «Все хорошо», – звучит в голове голос Уэлч.
– Ничего.
На секунду она замирает, а потом прислоняется ко мне, и бугорки ее второго позвоночника вдавливаются мне в ногу.
Ее лицо освещено последними лучами солнца. Точеный нос и длинная шея – такие знакомые, что я могла бы нарисовать их во сне; густые каштановые волосы до плеч. Раньше мои волосы были такой же длины, пока она не обрезала их по моей просьбе в первую весну на острове. Мы тогда устроились вдвоем на крыльце, и Байетт молча и методично работала ножницами, ровняя кончики волос с линией подбородка. Она делает это и теперь, каждые несколько месяцев, и концы секутся и стираются о тупое лезвие ножа, который она одалживает у кого-то из лодочниц.
Я слегка пихаю ее, и она смотрит на меня.
– Как ты? – спрашиваю я. Иногда я забываю это делать. Забываю, что она такая же, как мы. Но она только благодарно улыбается.
– Спи. Я посижу рядом.
Я делала то, что делала, и видела то, что видела, но Байетт рядом, и потому я без малейших усилий проваливаюсь в сон.
Приблизительно 11–13 кг.
Глава 5
Наутро Риз не выходит к завтраку. Я не встречала ее почти два дня, с тех пор как получила место в лодочной смене, но Байетт говорит, что замечала ее на улице и видела, как она устроилась на ночь в бывшей учительской.
Мы сидим у камина, разделив диван с Кэт и Линдси. Они поступили в Ракстер вместе с нами, но я почти не общалась с ними вне учебного времени. С приходом токс мы начали сближаться, обмениваться едой и одеялами. Все теперь нуждаются в помощи больше, чем раньше.
Обычно за едой на нас троих хожу я, но меня до сих пор мутит, когда я думаю о еде, которую мы вчера сбросили в воду. Поэтому вместо меня сегодня пошла Байетт, и ей удалось отвоевать пачку сухариков. Она загребает себе горсть и протягивает пакетик мне.
– Тебе надо поесть.
– Попозже.
Я не могу есть. Я знаю, что мы выбросили еду не просто так, но от этого наблюдать за тем, как Байетт считает каждый сухарик, не легче.
– Гетти, можно тебя на минуту?
Это Уэлч. Я выворачиваю шею в ее сторону. Ее губы сжаты в тонкую нитку, но у меня возникает ощущение, что она волнуется – совсем как до токс, когда ловила нас после отбоя.
– Конечно.
Я встаю и иду к ней.
– Я оставлю тебе еды! – кричит Байетт. – Нравится тебе это или нет.
Не оборачиваясь, я машу ей рукой.
– Спасибо, мам!
Уэлч ведет меня в сторону коридора. Вблизи я замечаю, что ее лоб прорезали морщины, а глаза блестят, как будто ее лихорадит.
– Что случилось?
– Байетт права. Тебе нужно поесть.
– Я не голодна.
Не могу есть. Я сыта по горло.
Уэлч тяжело вздыхает.
– Гетти. – Она предельно серьезна. – Тебе нужно стараться лучше.
– Что?
Я и без того на пределе от одного только факта, что спустилась в вестибюль.
– Я уже говорила: твоя задача – показать всем, что все идет по плану. А ты вместо этого сидишь с таким видом, будто тебя сейчас стошнит.
– Я пытаюсь! – Я не могу скрыть раздражения.
– Значит, плохо пытаешься. – Она бросает взгляд мне за спину, туда, где сидит Байетт. – Обычно вы ходите втроем. Где Риз?
– Это к делу не относится.
Уэлч фыркает.
– К делу относится всё. После истерики, которую она закатила, когда тебя взяли в лодочную смену, вы двое в центре внимания. – Она подается ближе. – Девочки наблюдают за вами, Гетти. Я не знаю, почему вы сцепились, но я хочу, чтобы ты положила этому конец. Помиритесь. Делай что хочешь, Гетти, но верни всё как было. В норму.
– Это же Риз. Для Риз такое поведение и есть норма.
– Это не просьба, – резко говорит Уэлч. Ее челюсть сжата, глаза сверкают.
– Я поняла. – Я примирительно поднимаю руки. – Ладно, я с ней поговорю.
– Не рассказывай ей ничего, что ей не следует знать.
Я и в обычной ситуации почти ничего ей не рассказываю.
– Не буду.
Уэлч улыбается – если это можно назвать улыбкой – и кладет руку мне на плечо.
– Спасибо. Хорошо бы сделать это сегодня.
Она успевает отойти на несколько шагов, когда я не выдерживаю.
– Вас это не напрягает? Всем врать?
Секунду она медлит с ответом, потом поворачивается. Я вижу по ее лицу, как ей хочется поступить правильно, сказать все как есть, без скидки на возраст.