В глубине души я действительно верила, что все будет так легко. Запертая дверь где-нибудь в задней части школы, а за ней – Байетт.
В глубине души я была ужасной дурой.
После завтрака Риз вышла со мной на улицу и стояла на стреме, пока я заглядывала в кабинет директрисы через окно. Ничего – только массивный старый стол и пирамида картонных коробок в углу.
– Байетт нет, – докладываю я Риз в который раз после сотни кабинетов, классных комнат, чуланов и уборных. Все нараспашку, словно ждут меня, словно хотят что-то доказать. Наконец я не выдерживаю – я не могу больше игнорировать пульсацию в висках и не чувствую ничего, кроме вины за то, что подвела Байетт.
И тогда Риз берет меня за руку, как прошлой ночью, и ведет на улицу. Воздух бодрит, быстро разгоняя кровь и унимая головную боль.
– У нас еще есть сегодняшняя ночь, – говорит она негромко. – Еще не все потеряно.
Мы бесцельно идем по северной стороне школы к краю мыса. По левую руку, на территории, утес сходит на нет, а впереди виднеются тетербольный столб и ржавые качели; то и другое покосилось, а сухая трава вокруг покрыта инеем. От холода колет легкие, и я перестаю чувствовать нос, но вовсе не против. Здесь я могу дышать. Здесь я чувствую, что живу.
Вокруг простор, не ограниченный лесом, и я думаю об этом, когда говорю «нам нужно оружие» так внезапно, что Риз спотыкается.
– Зачем?
Мое тело все еще помнит дрожь и страх, которые овладели мной, когда в тот первый день в лесу я бежала, спасая свою жизнь.
– Поверь мне, нам нужно оружие.
– Ладно. – Риз хмурится. – Но я сомневаюсь, что у нас получится незаметно от Уэлч стащить из кладовой ружье.
Мимо проходит стайка девочек – может, думают помыть голову или украсть пару одеял, а может, просто хотят сменить обстановку и поскучать в новом месте; мы киваем им в знак приветствия и напряженно улыбаемся. Две из них на год младше нас, еще две – Сара и Лорен, наши одноклассницы. Лорен мне нравится, а вот Сара во время моей третьей недели в Ракстере стащила у меня последнюю чистую юбку, и меня наказали за нарушение дресс-кода. И я терпеть не могу, как она хвалится своими мутациями. Одно сердце, двойной пульс – ну просто фантастика. Она думает, это знак того, что она будет жить дольше нас. По мне, это знак того, что она в глубокой жопе.
– Привет, Гетти, – говорит Лорен, сбавляя шаг. – Ты не знаешь, сегодня есть стрельба?
Будь это так, Уэлч предупредила бы нас за завтраком, и мне хочется об этом напомнить, но ведь я теперь лодочница. Я та, к кому они идут с вопросами.
– Нет, – говорю я. – Приятного дня!
– «Приятного дня»? – вполголоса повторяет Риз, и я слышу в ее тоне с трудом сдерживаемую улыбку.
Лорен выглядит слегка разочарованной, но только пожимает плечами.
– Спасибо. Увидимся, Гетти.
– Только посмотри на себя, – говорит Риз, когда они уходят. – Прямо как политик. Или кассир в торговом центре.
Так она подразнивала меня, когда Байетт была рядом: те же слова, то же насмешливое выражение. Но на этот раз получается как-то мягче. По крайней мере, это звучит не обидно.
Я собираюсь предложить ей вернуться в школу и последить за кладовкой на случай, если Уэлч в какой-то момент оставит ее без присмотра, когда Риз дергает меня за рукав. Она кивает мне за плечо, на пустую темную конюшню.
– Стрельба, – говорит она. – Вот где можно взять оружие.
– Как?
Но она уже идет к конюшне, оставляя на белой от инея траве цепочку следов.
Сейчас в конюшне никого нет. Пустые денники, летающая в воздухе пыль и распахнутые навстречу океану двери, через которые внутрь врываются порывы холодного воздуха. Я иду за Риз к дальней части конюшни, где за тюками сена, изображающими цель, стоит запертый сундук, предназначенный для седел и стремян. Теперь Уэлч хранит в нем дробовик, из которого мы стреляем на занятии.
– Минутку, – говорит Риз, опускаясь на корточки перед сундуком. На нем всего один навесной кодовый замок, судя по виду, насквозь ржавый, так что сломать его должно быть нетрудно. Уэлч заметит, если мы его собьем, но, когда я собираюсь сказать, что наша цель оправдывает любые средства, Риз начинает поворачивать колесики с цифрами. 17-03-03. Ее день рождения.
Раздается щелчок, и она с довольной улыбкой поднимает на меня глаза.