Когда я сплю, он рядом.
Когда я просыпаюсь, он тоже рядом.
Когда наступает мой черед, Паретта приходит одна. Я поворачиваюсь на бок и, свернувшись в клубок, закрываю глаза, но она заставляет меня выпрямиться и сесть. Рядом с кроватью стоит кислородный баллон с трубкой и ярко-желтой маской.
– Мне ужасно жаль, – говорит Паретта.
Мне нечего ей сказать. Я просто смотрю перед собой, пока она не вкладывает мне в руки доску.
Она присаживается на край постели. Тедди больше нет, а она защищена костюмом от головы до кончиков пальцев, только вокруг глаз открытый участок кожи. Когда она протягивает руку, я не сопротивляюсь. Я позволяю ей отвести от моего лица прядь волос, вытереть засохшую слюну в уголке рта.
– Я тебе кое-что принесла, – говорит она. Из кармана защитного костюма она достает ракстерский ирис. Он немного помятый, с расщепленным стебельком, но лепестки всё такие же синие. Он пока еще жив. – Кажется, тебе они нравятся, вот я и подумала…
Она протягивает его мне, и я беру его в обе ладони. Складочки цвета индиго и едва заметные вкрапления желтого в середине. Гетти собирала их летом и вплетала мне в волосы.
– Послушай, – говорит Паретта. – Мы больше не можем здесь оставаться. Вся эта ситуация с Тедди, да и в школе кое-что случилось, и наше исследование решено было свернуть. Мне очень жаль, но я не могу тебе помочь.
Кажется, она ждет от меня прощения. Вместо этого я закрываю глаза и подношу ирис к носу. Сладкий и самую чуточку соленый запах Ракстера.
– Ну ладно, – слышу я, и колесики кислородного баллона поскрипывают, когда она подкатывает его ближе. – Тебе нужно просто дышать, ясно? Просто дышать, и всё.
Я не открываю глаз, и она надевает на меня кислородную маску и крепко завязывает ленты. Она не застегивает ремни, а ее прикосновение мягкое, почти нежное. Она знает, что во мне не осталось сил на борьбу.
Раздается шипение: клапан открывается. Я смотрю на Паретту, чтобы убедиться, что она смотрит на меня, и делаю глубокий вдох.
Это как если выпить воды впервые за долгое время, когда холод разливается по венам. Только это не холод, а шипучий жар, который усиливается с каждой секундой.
Могло быть и хуже.
Паретта встает, и я думаю, что она уходит, когда она вдруг останавливается у изножья кровати.
– Скажи мне одну вещь, – говорит она. – Если можешь. Я все пытаюсь сообразить, как заболел Тедди.
Мне удается пожать плечами.
– Потому что заразился только он, – продолжает она. – И я никак не пойму, что он делал по-другому.
О. Зато я понимаю.
Тедди снимает маску, Тедди запускает руку мне в волосы, Тедди исчезает, и внутри него поселяется что-то другое. Я беру доску и пишу:
Я его поцеловала это могло повлиять?
Секунду Паретта смотрит на доску, не моргая. А потом смеется – только звук, который у нее выходит, не похож на смех.
– Удачи, – говорит она и быстро отворачивается, чтобы я не видела ее лица. Дверь закрывается со щелчком.
По системе оповещения женский голос говорит, что пора начинать процедуру эвакуации. Я слышу, как люди ходят, разговаривают – спокойные, сосредоточенные. Никакой паники. Никакой спешки. Они знали, что так будет.
Ноги сводит короткой судорогой, и что-то во мне вибрирует, как струна. Как двигатель самолета перед взлетом, как тот самый момент до приступа, только гораздо, гораздо сильнее. Мое тело дрожит, мое тело расходится по швам, и я закрываю глаза, но это не помогает. Я все равно вижу. Я все еще здесь.
На лбу проступает испарина; это слишком, я не приспособлена для такого, я чувствую, как что-то движется внутри меня, под ребрами, у самого сердца, выдавливая из меня воздух
Я не
Только не как в прошлый раз не искры и неподвижность разрыв разлом
конец я не должна была отпускать
Кончики пальцев чернеют ракстерский голубой ирис все исчезает пока из моей груди не как столб света крик
Я ничто
Я
Меня нет.
И вот тогда приходит боль.
Я сажусь в постели, роняя ирис на пол, и подношу к свету пальцы. Черные, как будто я окунула их в чернила. Черные до самых костяшек.
Вот что бывает со всем, что есть на Ракстере, когда остров проникает внутрь. Вот что бывает, когда оно умирает.
Я стягиваю с лица кислородную маску. Она сделала свое дело.
Я выбираюсь из постели и, опираясь рукой на стенку, медленно продвигаюсь к двери. Ноги меня держат, но я чувствую в них слабость. Надолго меня не хватит. Я перевожу дух рядом с кроватью у самой двери и выглядываю через окошко в коридор. На меня смотрит мое отражение. Под глазами сине-желтые тени. Даже через рубашку видно, как торчат ребра; волосы спутанные, жесткие от засохшего пота.