В подлинно диких условиях спаривание жеребцов и кобыл определялось бы естественным отбором. В Камарге решение в значительной мере принадлежит местным фермерам. Каждый год они отлавливают трех- и четырехлетних жеребцов и отбирают среди них производителей, отвечающих их требованиям. Отобранных жеребцов выпускают назад в табун, к кобылам, а остальных объезжают для себя пастухи — обычно после кастрации.
Каждый день после работы пастухи отпускают своих скакунов пастись, а утром отправляются за ними в болота, отгоняют от одичавших собратьев и ловят.
Отрывок из книги Фрэнка Доби «Мустанги»
Натуралист-любитель Фрэнк Доби интересовался главным образом животными юго-запада США и изучил их очень подробно. В отрывке из его книги «Мустанги» описывается Звездолобый, вожак табуна мустангов — норовистый, сильный конь, который приводил в отчаяние местных скотоводов.
Звездолобый был темно-гнедой жеребец с белым похожим на звезду пятном над глазами и белым чулком на передней правой ноге. Возможно, он был чистокровным испанцем. В 1878 году он водил большой табун мустангов между реками Симаррон и Каррампа на Ничьей Земле в западном углу штата Оклахома. Каждый шаг Звездолобого дышал силой и гордостью.
Он где угодно был бы заметным конем, но норов прославил его даже больше, чем стать. Такого необузданного донжуана и блистательного грабителя симарронские горы не знали ни до, ни после. Многие скотоводы на Ничьей Земле, помимо коров, разводили и лошадей, а некоторые занимались исключительно лошадьми. Едва в Звездолобом начинала играть кровь, как он устраивал налет на какой-нибудь домашний табун, отгонял жеребцов, отбивал кобыл — с жеребятами или без жеребят — и угонял их к своему вышколенному табуну. Изгородей в той местности тогда еще не строили, Звездолобый знал ее вдоль и поперек и был всеобщей грозой.
Никому не удавалось его загнать, потому что Звездолобый не желал бежать по кругу. И никто не сумел подобраться к нему так близко, чтобы подстрелить. Наконец доведенные до исступления фермеры сговорились покончить с ним. Они сотни раз стреляли в него издалека, они отбили большую часть его табуна, но он все еще бегал на воле. Тогда они наняли четырех ковбоев, снабдили их самыми выносливыми и быстрыми лошадьми в округе и не велели возвращаться, пока Звездолобый не будет убит или пойман.
Четверо вели поиски почти неделю, пока, наконец, не увидели табун Звездолобого. Прячась, сменяя друг друга, они три дня и три ночи следили за бдительным мустангом. Но большую часть времени держались в отдалении, на южном берегу Симаррона, где кончаются каньоны.
Они изучили привычки мустангов, как никогда прежде. И дивились дисциплине, которой жеребец подчинил свой табун. Иногда он уходил, пасся в стороне, и ни одна кобыла не смела последовать за ним. Иногда он сбивал их в тесную кучу, и ни один годовичок не смел вырваться из кольца. А если он бежал, весь его табун послушно бежал следом. Казалось, Звездолобый нуждается в сне меньше любой другой лошади.
Осень только еще наступала, луна была в первой четверти, и на четвертую ночь вскоре после полуночи двое дозорных увидели, что Звездолобый покинул кобыл и направился к речной низине. Один ковбой последовал за ним, а его товарищ кинулся за остальными двумя. На покрытой росой траве след был хорошо виден, к тому же жеребец двигался с такой целеустремленностью, что даже не оглядывался. Шесть миль он летел галопом на север. Затем примерно в десяти милях на восток от того места, где теперь расположен город Кентон, повернул в заросший травой каньон. Крутые каменные склоны этого каньона постепенно сходятся, образуя узкую щель, по которой во время дождей вода низвергается с обрыва в Симаррон. Неподалеку от устья каньона Звездолобый проскользнул в узкий проход между скалами, замыкавшими небольшую долину.
Когда ковбои добрались до прохода, рассвет был уже недалек. Они хорошо знали каньон и не сомневались, что Звездолобый вскоре вернется с уведенными кобылами. А потому решили дождаться его тут в твердой уверенности, что на этот раз счастье им улыбнется. Теперь они все четверо обязательно хотели взять Звездолобого живым: за прошедшие дни злость на него успела смениться восхищением.