Личный вход Златооки в лес защищали две сестрицы-берёзки что растут рядом с друг с дружкой прямо и ровненько. Немного тесновато, но стройный невооруженный юноша или девица, как сама Златоока Аршановна и есть, пройти смогут. И вот она прошла.
Находясь в лесу, Златоока почувствовала себя на миг словно в сказке, или в кроне легендарного Древа Мирового, в коей только Великие Божества живут. Казалось и нет рядом никакого Чернигова с его Слободой и домом родительским. И Златоока это чувство прекрасно знала, и потому была на чеку. Впрочем, с её памятью на детали и инстинктами молодой знахорши-охотницы заблудиться было просто глупо. Ну а почему именно знахорши-охотницы?...
Хоть лес год за годом неуловимо меняется, в целом он оставался таким, каким его знала Златоока. Пока попадались только знакомые тропы. По ним девушка отыскала давно знакомую ей землянку. В ней жил хорошо знакомый ей отшельник, не то волхв, не то просто знахарь, не любящий жить среди людей. Некоторые его и вовсе колдуном кличут, но Златоока злым словам и языкам, что их распускают не верила. И не зря.
Сейчас самого знахаря не было, но девушке он доверял. Потому она всегда знала, где он прячет крючок от хитроумного затвора, на кои он дверь свою запирает от хитрых и голодных лесных зверей, да одиноких странников каких...
Златоока нашла что и искала да отворила дверь. Внутри землянка была меньше, чем клеть её родного дома. Но, как не странно, тесно здесь не было.
Зато было много трав на стенах, один стол с лучиной, одна лавка, единственная полка с куклой домового с кикиморкой и символом Берегини в «красном углу» дома. На ней же имелись какие-то свитки, часть из которых были исписаны неизвестными для Златооки письменами.
Когда-то таинственный хозяин землянки учил даже девочку письму и умению читать разные знаки и символы. Пару свитков Златоока смогла осилить, на остальные же уже не хватало времени. Она стала старше, а сестра уже со своей семьёй живёт, надо было о пропитании и благополучии родителей думать. Но при этом ходить в лес она не перестала, просто не так часто, как ей бы хотелось.
Нечто на подобии очень маленькой печки располагалось по центру землянки, от неё в углу северной стены располагался сундук и плетёный короб сверху. Этот то короб Златооке и был нужен. Поскольку никого не было дома, никто не мог помешать ей переодеться из женского платья в простые синие порты с портянками под ними. Сверху за вместо девичьей исподней рубашки до пят нарядила более простую и грубоватую мужскую до колена, перевязала бело-синего плетения со символами воды кушак. На онучи нарядила более прочные охотничьи башмаки. По окончанию накинув серый холстяной зипун да плащ зелёный с капюшоном, Златоока убрала аккуратно свою девичью одёжу в короб и закрыла там. Со стены достала лук самодельный, ей давно знакомый, вооружилась колчаном с десятком стрел да ножом охотничьим. Вскоре, открыв дверь, в которую входила милой девицей прохожей, вышла молодым и худосочным на вид охотником, чьё лицо было полностью капюшоном скрыто, а потому распознать в этой лёгкой и свободно передвигающейся по лесу фигуре буйную слободскую торговку было непросто.
Лес же как будто и не заметил таких разительных перемен. Да и куда ему, ведь не впервые подобное случается, а по годам да векам леса и почти ничего и не произошло. Одни приходят, другие уходят, третьих считай и нет более, вот частая быль этих мест, а то что и шкуру некоторые меняют не в сезон, что это может значить для могучего древнего существа, которого уже пытался стереть с земли-матушки и засухи долгие, и пожары неукротимые, ветра, морозы студёные и вековечные... А лес всё растёт да и растёт, и даже паразитам корневым да жадным людям с топорами не сломить его непостижимого и спокойного непокорства. Здесь и само время живёт по иным, чем в каких-либо других местах законам.
Здесь царствуют высокие исполины из чёрных колонн вековых дубов, изредка перемешивающихся серо-серебристыми тополями да осинами и чуть тонковатыми осокорями с изредка проблескивающими белоствольными берёзами. Изредка затёсываются промеж них малорослые барышни чёрноплодок да боярышника, а если недалеко вода да речка какая, внезапно выскакивает липки, да скромницы-черёмухи указывают к печальным сёстрам-ивушкам путь. Здесь нечасто бывают тропинки, ибо редко звери дикие ходят от домов к водопою иль по каким иным своим делам теми же путями. Зато в густом ковре разнотравья целебного, чьи разнообразных форм листья да мелькающие радужные лесные цветы да ягодки делают сеё полотно куда дороже и да краше любого магометанского иль излюбленного кочевниками хазарского ковра. А уж целебные, но иногда и губительные силы каждой травинушки, каждого цветочка да ягодки не опишет и не перепоёт никакая сказка или быль песенная. Однако и ступать по сему «ковру» стоит осторожно, ибо ноги и глубже в нём утопают, чем в каком-нибудь царьградском, но и удовольствий редкостных и изысканнейшие в этом настиле. А вот ощутить всю прелесть знакомства и «теплейшего» общения своих ног с муравейником, змеёй, иль ямой какой – вот это можно легко.