***
На следующее утро и все последующие дни двигались они посреди всё больше разрождающихся лесов. И зверья и воды попадалось всё больше, да и трав для целей лечебных годных намеренно. Девочка всё быстрее поправлялась. Вскоре, как и предсказывал путник, Куня смогла ходить сама. Ветра же даже среди этого залеска оставались сильными, но саму кочевницу, вопреки заверениям странного спутника, он не сносил. Не такая уж и воздушная она, как казалась на вид.
Конечно, она ничего не понимала из слов того, кого при первой встрече приняла за божество одного из кочевых племён родной ей степи. Особенно после того, как тот постоянно завязывал свою страшную голову платком и таскался с ней на себе.
При этом, сверху, она видела что длинные колосья трав доставляют ему не меньше неудобств, чем обычному воину её прежде родного племени, а когда он пару раз случайно попадал в замаскированные этими травами ямы, по знакомой какой интонации вперемешку с рыком Куня понимала что тот еле слышно ругается под нос.
Но в остальном, шёл он хоть и осторожно уверенно и быстро. Обычным кочевникам степей за ним не угнаться. На привале же он развязывал шарф, уже не скрывая свой ужасный лик, с которым легче было представить людоеда из жутких легенд, который поедает заблудившихся в лесу непослушных детей, чем вполне разумное и как ни странно верующее существо.
Однажды Куня заметила у него на шее необычный талисман, по форме напоминающий тот, что она видела у своего отца в видениях и которые он оставил из сломанного копья на могиле погибшего соратника. Иногда странный путник перед едой склонялся словно что то шептал, но не в силах до конца вспомнить какое то не то заклинание, не то заговор на еду, а скорее всего просто не видя смысла задерживать себя от желанной трапезы из-за какой то ерунды поскорее брался за утоление аппетита.
При этом у него с собой имелось нечто вроде стопки исписанных листов, скреплённых с одной стороны складывающейся тёмной корочкой, едва умещающейся у него в двух ладонях. Сам он, угадав вопрос по не в пример кому-либо выразительным глазам Куни назвал его одним из новых необычных слов, которые Куне только предстояло выучить – «молебник».
По правде сказать, Куня всё таки боялась своего спутника, и в первое время, будь она чуточку сильнее и здоровее, так убежала бы от такого странного существа. Но у него было оружие, сила, что бы добывать пропитание и ей и себе, и самое главное – её шило, ставшее ей почти родным талисманом.
Причём, боялась она не из-за его страшного вида и нечеловеческой силы, с которой он поднимал её на руки, шёл с Куней на спине, или сгибал тугие даже для взрослого мужчины-охотника молодые деревца, дабы добыть дров для костра или сделать ловушку для зверья. Нет, её пугала неизвестность, которая ощущалась во всей фигуре, словах и направлении пути, куда уводил это чудное создание, девочку, которая всё таки родилась в степи. А сейчас их окружал сосновый бор.
К счастью, Куня не питала глупых надежд по поводу того, что ей удалось бы самой выжить в степях, отыскать какое-нибудь племя, там прижиться и вырасти что бы выполнить то... ради чего ей уже давно как никогда хотелось жить.
Да и жуткий странник спал хоть и крепко, но Куня видела, что длинноватые уши его и явно не лишённые чуткости шевелятся во сне, когда он слышит рядом посторонний звук, а в изголовье у него всегда лежит длинный прямой нож, что зовётся «меч».
Однажды, всё на том же «сосновом» привале мужчина впервые задумался об имени своей спасённой:
-Ты можешь назвать своё имя? – спросил жуткий мужчина, и указывая на себя руками, он произнёс, - Я Ияхов сын Каземирия. Ияхов я. Ияхов!
Затем он перевёл обе руки к девочке:
- Конечно, я не верю, что назвав своё имя незнакомцу даёшь ему власть над собой, как, например, язычники. Но от них же у меня есть и тайное, нехристианское имя... - последнее он тихо себе пробурчал под нос.
Девочка Куня совсем не понимала, что от неё хотят. Она просто хлопая глазами смотрела на протянутые к ней руки.
- Ясно. – произнёс Ияхов, сын Каземирия. Даже это ты не можешь произнести. В ответ юная изгнанница посмотрела в глаза своего спутника, склонив голову, как любопытная птичка. Почему то именно этот взгляд и этот жест дали мужчине понять, что он прав.
- Значит – немая. Нема ты. Эх... Ну что ж поделаешь. Имя тебе всё же нужно дать, хоть какое, не могу я к тебе просто «девочка» обращаться. А имя, если своё есть, станет истинным твоим. Или третьим – очередной оберег. В любом случае легче обращаться даже к предмету или зверюшке какой, если имя какое есть.
И начал придумывать его на ходу:
- Хм. Волосы у тебя длинные, как у русалки, может Русалия?
В ответ девочка отвернулась к стволу дерева. Просто так. Но Ияхов Каземирович понял это по своему:
- Пожалуй и в правду... Русалки, знаешь, и впрямь вреднющие создания! Лучше тогда... Руса? Но хоть ты и светла ликом, до истинных русов тебе далеко.
Через ещё три мгновения.
- Тогда давай Руся? Или, ещё лучше, сразу Русия. Руся это только для маленьких девочек и только перед своими.
Куня внешне никак не отреагировала на наречение её новым именем. Похоже, что она и вовсе спала, завернувшись в плащ. Но Ияхов и так уже всё решил.
- Тогда до завтра, Русия, спокойной ночи. Руся.
И сам пошевелил веткой угли в костре.