- Эхх! А я так хотела на сырой земле выспаться на под песню холодного ветра вместе совами-сипухами., – как можно бодрее высказалась Златоока. Впрочем, как уже по сему ясно, Мирослав Вестеславович очень хорошо знал свою добрую знакомую ученицу.
Ночь была неспокойная. Златоока ворочалась с боку на бок. Горло нещадно свербило, нос с трудом дышал. Но более всего досаждали звуки в лесу, которые, с наступлением темноты становились ещё четче и громче.
В отличие от Чернигова где не спали только городская стража да тати-карманные** (если такие и находились), лес по ночам не спит никогда. Его тишина днём обманчива, а песнь его ночная ужасающе завораживающая. Златоока не в первый раз спала в землянке травника, устроившись как можно ближе к маленькой печке посередине, ещё тёплой после растопленного огня, на котором была приготовлена нехитрая «добыча» девушки. Сам хозяин землянки перебрался в маленький погреб землянки, дабы места гостье было побольше и что-бы соблюсти все обычаи и порядки. Ну и потому что просто доверял своей давней знакомой.
А лес всё шумел, и пел свою таинственную «ночную песнь». Вот только эта была «песня» была какая то не такая. Что то было иное, совсем другое слышалось в сегодняшней песни леса, совсем иначе переговаривались с ветром деревья и гораздо вкрадчивее слышались шорохи и треск веток и сухих листьев.
Обычные беседы животных между друг с другом, песнь волчиц в поисках волков, печальная песнь тетерева, тоскующего по подруге, призыв вожака к своей стае, поиск матерью-птицой своих птенцов, охота, последние слова жертвы, борьба, бесконечная борьба, жизнь, смерть, рождение, победы и поражения, бесконечные потери и неожиданные рождения новых. Себя, других, родных друзей врагов. Спутника жизни или добыча на охоте… всё непостижимо, всё изменчиво и всё непостоянно в постоянстве своих изменений в душе Леса.
Да да, Лес есть именно единый, бесплотный и животворящий дух, где все и всё едино, как одно. Как бы не отличалось друг от друга, растения от животных, птицы от насекомых, добыча от хищника, детёныш от старика, мужчина от женщины, Дух Хозяин от вечного гостя мира сего – человека.
Но именно сегодня она слышала то, что крайне медленно познавал и осознавал Мирослав Вестеславович. Он жил в лесу постоянно, поэтому с такими переменами свыкся, почти не замечает. Или замечает, но не так, как она, ибо живёт в лесу непостоянно и небезвылазно.
Что то тревожное ощущалось в духе Леса, словно ожидание чего то. Златооке это чувство более всего напоминало, как когда где то на окраины нападали хазары, или иной ворог, те же "нурманские варяги" решали напасть на земли Русов. Тогда, даже находясь за воротами своего могучего города, даже под охраной бдительной и готовой ко всему дружины и занимаясь, что бы отвлечься, своими обычными делами, но понимаешь, что где то в других городах люди точно так же возделывают земли, собирают урожай, трудятся, готовят, занимаются своим ремеслом… но вот к ним крадётся беда в сто теменей голов! И словно моровой ветер сметает привычную мирную жизнь, всё сравнивает даже не с землёй, а с прахом её. А ты сидишь себе, шьёшь, ешь, гуляешь под солнцем, и даже представить не можешь, что там происходит, с твоими собратьями и сородичами, стараешься не думать об этом, гнать их прочь. Но всё равно боишься, боишься и ждёшь, пытаешься внутренне быть готовой ко всему, выматывая при этом себя за день, что бы уснуть беспробудно до утра и убежать таким образом от тревог и страха.
А ещё больше давало смуту в душе то, что по роду ремесла своего торгового Златоока постоянно общалась с приезжими купцами, а то и с немногими, чудесной удачей одарёнными беженцами. Не могла не пообщаться и не могла не выслушать. Ибо с Роду взялась такая любознательная, что порой любопытство её не только даром становился, сколько порой и её проклятьем. «Но никуда от себя не денешься», всё чаще понимала девушка, охотница и травница да торговка цветами и вином. Всё чаще в последние лет пять понимала…
Ровно так же она ощущала, как страдает от всезнания своего и Лес, галдят и орут, как на рыночных площадях Слободы встревоженные беженцы и торговцы, лесные жители. Особенно пугающей и тревожащей крикливостью отличались галки с воронами, с ними, сорясь, присоединялись и совы и прочие ночные птицы да звери. Впрочем, галкам и воронам простительно, для них бы и человеческий голос может показался таким же противным, как людям их крики. Тут уж, как говорит всё тот же наставник Златооки – «взгляд на одно и тоже у каждого с его стороны».