Возле речки рядом с камышами лежал абсолютно белый котёнок. На фоне сочно зелёной весенней травы он выделялся очень ярко, и Куне сначала показался не растаявшим сугробом с прошедшей зимы. То, что это живое существо, выдавало лишь дрожание и надрывное мяуканье, больше похожий на писк птенца степной вороны.
Девочка подошла поближе, и стала разглядывать маленькое существо. Это очень скоро заметили группа гуляющей неподалёку детворы, несмотря на все старания Куни во время стоянок оказываться как можно дальше от остальных детей племени. Увидев, кого рассматривала Куня, детишки тут же побежали к родителям, а родители, как услышали их, к вождю. Вождь вместе с шаманом (ибо ни одно событие в племени не могло ускользнуть мимо него) подошли к Куне с котёнком:
- Ещё одно дитя мёртвого мира! – воскликнул вождь.
- Ну вот, наконец хоть чем-то это девочка послужила своему родному племени – произнёс шаман. Он взглянул в глаза удивлённой девочки. Та знала о нём то, что знала мать, но по её же совету старалась сдерживать свои истинные чувства, дабы не навлечь на её семью ещё больше бед, чем у них было. Но шаман, очевидно, что-то всё-таки смог прочесть в её глазах, поскольку тут же неожиданно резко и твёрдо приказал:
- Скорее отдай!
Девочка неожиданно для себя повиновалась. Лишь когда тёплое и мягкое извивающееся тельце оказалось у неё, у неё успела мелькнуть мысль, а зачем она вообще это делает, зачем подчиняется ему. Шаман быстро взял котёнка в свои руки, не дав времени опомниться. Котёнок тут же начал истошно пищать.
- Ты молодец, думаю, теперь ты можешь присутствовать у вечернего костра племени.
Вождь кивнул, а удивлённые детишки тут же обступили девочку со всех сторон:
- Тебя похвалили вождь и шаман. Что же ты сделала такого, дочь... Ним?
- Не знаю! – воскликнула растерянная Куня и убежала домой. Её гнало и мучило какое-то странной чувство, словно её что то раздирало изнутри, рвало на части. К матери она прибежала совсем в смятении, и мать поняла, что случилось нечто очень необычное.
- Что случилось, доченька?
Куня немного сбивчиво, довольно эмоционально, но стараясь ни упустить и частички правды смысла, пересказала маме случай с котёнком. Когда рассказ завершился, Ним произнесла:
- Это плохо... для котёнка. Его сегодня наверняка принесут в жертву. Впрочем, явится к костру всё равно нужно, тем более что тебя пригласили, хоть и преждевременно.
Обычно к племенному костру допускались только взрослые члены племени, из мальчиков только те, что прошли ритуал инициации и стали юношами, а из девочек – лишь те, что стали жёнами и во время свадьбы прошли соответствующий ритуал, отметивший их взросление. Дети оставались дома, под присмотром самых старых женщин в семье, у которых уже слишком мало сил, что бы посещать вечерний костёр и просто тихо доживают отведённое им время в родовых шалашах.
Обычно жёны у племенного костра сидят рядом с мужьями, а вдовы, рядом с семьями их детей. Есть и место у костра, где сидят вдовы, оставшиеся и без мужа и без детей. К ним в племени относятся со смесью жалости и ненавязчивого отчуждения. Зато все свободные мужчины окружают вождя и шамана. Но Куне, по неизвестной причине, досталось место рядом с шаманом, как если бы он собирался её удочерить. И всю дорогу к костру все жители племени её хвалили, впервые называли её по обычному имени. Особенно те, кто больше всего до этого её терпеть не мог. От этого Куне не становилось гордо на душе, а напротив, очень тошно. Поэтому, когда изредка, всего пару раз встречались те, кто относился к её «заслуге» с усмешкой, явно не собираясь менять своего мнения о Куне, она едва ли не вслух их благодарила.
И вот шаман завёл речь, после которой котёнка сначала забрасывали камнями, дабы показать, что ему не стоило покидать свой мир ради Мира Живых, где чужакам всегда не рады. Впрочем, кидали не слишком метко, дабы не слишком злить духов Мира Мёртвых. Куня, которой тоже дали камень в руки, и вовсе не докинула его на шаг от себя. Кто-то из толпы посмеялся над ней:
- Совсем слабая! Тебя сколько не корми, а даже гальки с реки удержать в руках не сможешь.
Его поддержали смехом. Это окончательно привело в себя Куню. Она поняла, что чего бы хорошего она не сделала в племени, втайне все всегда будут помнить её прозвище и всё, что с ним связано. И если и улучшится к ней отношение, то только благодаря шаману, который в свою очередь и создал в племени дурное отношение к Куне. И, как ей потом рассказывали мама и сёстры, он незаметно, не указывая напрямую на девочку ни словом ни делам, приводил все мысли племени, когда вопрос заходил обо всех произошедших бедах и неприятностях кочевников к тому, что они сами виноваты, что постоянно оставляют недовольными Богов. Степные Псы же привыкли решать все проблемы разом, без лишних раздумий, стараясь наказать сам источник их бед. Причём источник бед, по их мнению всегда очевиден, и не может себя постоянно себя скрывать, ведь это же беда, от неё никогда не бывает ничего хорошего.
Единственный человек в племени, кто может обдумывать проблему более глубоко и здраво, это сам шаман и... мать Куни. Поэтому мнение об источниках всех бед как ни крути, всегда сводилось к ней. Кочевники Степные Псы были охотниками и воинами, но никак не мыслителями. Даже песни и танцы у них были связаны с отработанными веками ритуалами, отступать от которых было нельзя, как и нельзя было что-то изменить в узорах на одеждах, что бы оберег-символ не потерял своей силы и не изменил своему смыслу и предназначению.
И, возможно, именно тогда, поняв это, Куня и осознала, что не может дать котёнку умереть. Ровно так же, как и не может и не сможет когда-либо стать по настоящему частью племени Степных Псов.
Это произошло в момент, когда шаман одной рукой поднял несчастное создание над головой, а другой сжал в руке нож, приближая его к сжавшемуся в предчувствии неминуемого существу, напевая вместе со всем племенем ритуальную песнь. Куня заметила, что её мама не поёт, а просто раскрывает рот в такт общему пению, хотя петь умеет, и довольно хорошо. Лишь Куня не пела, поскольку и не умела, и не хотела. К счастью, этого никто не замечал, поскольку все были увлечены ритуалом. Поэтому именно этот момент стал самым поворотным в короткой жизни и необычной судьбе Куни.
Вытащив короткий самодельный ножик из-за своего пояса, Куня подошла поближе к шаману, и ударом ножа выбила котёнка из рук старика.
Шаман вскрикнул, котёнок едва не улетел в огонь, но Куня успела его поймать, едва не обожглась при этом, и бросилась бежать.
Ритуал оказался прерван, однако на рванувшую к выходу из круга девочку обратили внимании не сразу. Когда она почти вырвалась какой-то крепкий мужчина из числа женатых охотников схватил её за талию. Котёнок при этом выскочил и унёсся со скоростью летней грозы. Куни только и оставалось тогда, как смотреть на стремительно удаляющуюся белую точку.