Она не слышала, ни что ей кричали, ни куда вели, почти не ощущала последовавших ударов камнями и пастушьей плетью. Лишь когда очнулась на следующее утро, узнала от мамы решение племени по поводу своей судьбы.
И вот сейчас, когда эта история вновь ожила в её памяти, Куня так и не могла объяснить себе, что она осознаёт. Не было страха перед грядущей участью, не чувствовалось ни капли сожаления ни о содеянном, ни об утраченном. Лишь едва-едва угадывалась грусть по поводу того, что теперь матери и сёстрам из-за неё придётся тяжело жить в племени. Хотя, стоит признать, даже ворчливая Олл не высказала и слова упрёка на этот поступок, ну, или во всяком случае не намекала прямо в своих обязательных порциях ворчливых усмешек, от которых не спасается никто и ничто в племени Степных Псов.
- Вот к чему привело наше чрезмерное милосердие! Даже Боги дали девчонке шанс, которого она всё равно была недостойна. И, как мне они сами сказали сегодня утром, когда я спрашивал небо о причинах такой случайности, они мне объяснили, что таким образом пытались дать нам урок. Нельзя проявлять жалости к недостойным и обречённым. Наша жизнь, во имя сохранения оной, требует решительных действий с непродолжительными раздумьями и без растянувшихся на годы споров и сомнений. Среди Степных Псов не должно быть слишком мягкосердечных!
«Только бы он не заикнулся бы о моей семье!»
- Ещё можно понять, когда мать всеми силами цепляется за своё дитя, каким бы оно ни было. Но для этого и существует мужчина, муж, который своим твёрдых духом и разумом сможет повелеть жене покориться судьбе, дабы не делать великих ошибок! И так должно быть всегда!
Мать Куни возмущённо собиралась встать. Ей определённо было что ответить в ответ, и её старшиё дочери и муж не успели бы её остановить.
Но Куня, даже не видя её со своего места, смогла как-то ощутить её намерение. И она опередила её.
- Так что же никого из мужчин не нашлось, что бы остановить мою мать, когда я была ещё слаба и беззащитна? Неужели большинство мужчин племени только и могут, что уподобляться бездумным псам, которые способны лишь глядеть в рот своему вождю, ожидая его советов?
- Как ты смеешь так говорить о тех, кто поддерживал и защищал жизнь всех юных кочевников нашего племени, включая твою? Бесстыжая!... - вскричал возмущённо вождь. Куня поняла, что слегка перегнула палку. Хотя к чему перегибать, когда и так всё сломано.
- Мне надоело это долгое враньё! Я не могу назвать жизнью то, когда тебя постоянно гоняют как вшивую козу, сохраняя жизнь ради посмешища и возможности повесить всю ответственность за ошибки богов и людей...
- Чтооо!!! Да как ты смеешь, негодная, относиться без уважения к нашим Богам! Да тебя... да я тебя... -- тут, забрюзжавший от возмущения шаман, схватился левой рукой за грудь. Правую он весь вечер прятал под своим балахоном. Именно её повредила Куня в тот памятный вечер.
- Вот, то малое что ты успела уже натворить за свою никчёмную жизнь! – быстро оправившись, вредный старик тут же вытащил вторую руку из-под густого балахона.
Как выяснилось, его костлявая пясть стала более ни на что не годна. Старательно перевязанная, с глубокими царапинами от кошачьих когтей (всё-таки котёнок до последнего боролся за свою жизнь!), теперь могла сгибаться в любую сторону, повиснув, как кусок тряпки. Как он при этом продолжает одеваться, готовить снадобья и делать перевязку на своей ране – оставалось загадкой.
- А что теперь нам будет за то, что ты ещё отпустила бледное существо из мёртвого мира на волю! И так засухи всё чаще и дольше ударяют по нашим степям. Всё меньше соседей нас почитают, но и их постоянно атакует грозное конное племя с длинными ножами, не оставляя ничего, кроме разрушенных деревень и выжженных полей. А что будет дальше?! Так далеко я даже не смею взглянуть, только что бы не себя, ни свой народ надежды не лишать. Но хватит! Твоя судьба уже давно решена, мне лишь дано объявит её вслух... хотя, стоило это раньше сделать...
Но Куня и та поняла, что теперь требуется сделать. Она сама сняла с себя верхнюю рубашку вместе с поясом. Нож был отобран ещё прошлым вечером. Следом стянула с себя обувку и поножи, распустила свои длинные волосы, избавив их от шнурка, что их стягивал. Золотистые локоны спустились на её худые узкие плечи, и тут же были подхвачены ветром. Стоя босиком, в одной бело-серой нижней рубашке, Куня впервые ощутила всем нутром весь вечерний холод. Даже тепло от костра ощущалось смутно.
Куня отвернулась, собираясь уйти, но её не собирались отпускать сразу. Ритуал изгнания ещё не был закончен.
Ближайший к ней охотник племени бросил её вещи в костёр. Никто никогда не позариться на вещи изгнанника. Затем вождь, шаман и весь круг взрослых кочевников племени Степных Псов воздели руки наверх, схватились ладонями. Покалеченную руку шамана взял стоящий рядом молодой охотник, который до этого помогал сжигать вещи Куни. Первое, в отличие от последнего, он делал без всяких эмоций.
Вождь первый завёл ритуальную песнь: