«На какую высоту должен быть запущен искусственный спутник Земли, чтобы его период обращения был равен периоду вращения Земли, вокруг своей оси? Масса земли 5,961024 кг».
Такое зло меня взяло! Из-за этой задачи я получу пару. Разве справедливо? Реши я ее или не реши, на обувной фабрике я все равно не буду запускать спутники, в лучшем случае сошью туфли для космонавтов...
Попсиховала немного, позлилась, а решать задачку как-то надо. Записала данные. Вспомнила, что из формулы кинематики можно вывести центростремительное ускорение:
.
Если припомнить закон всемирного тяготения, то:
.
где R — радиус Земли; V — линейная скорость обращения спутника вокруг Земли; Y — гравитационная постоянная; h — высота, на которой находится спутник.
Так, хорошо. А что дальше?
Дальше?
Не знаю.
— Вы готовы, Миронова? — слышу занудный, словно кто-то скребет о стекло, голос.
— Да, — отвечаю, не подумав.
Ладно. Один черт, задачу мне не решить. Собираю листки. Принимаю план ответа: смотреть только ему в глаза. Только в глаза! Ни в коем случае не в записи. Ответы на вопросы я помню наизусть.
Подхожу. Сажусь на стул, не заботясь о своей мини-юбке. Впрочем, из-за стола ему все равно не видно моих ног.
Подвинув к себе экзаменационную книжку, рыженький сморщился и с болезненным, тоскливым отчаянием вдруг посмотрел на меня. Я перехватила его взгляд. И я поняла, что он в моей власти. Может быть, вот так удав понимает кролика.
Я говорила громко, четко, спокойно. И держалась за его глаза, как за ручку трамвая. А он, казалось, окаменел. И нижняя губа у него чуточку отвисла.
Закончив ответы на вопросы, я была вынуждена перевести взгляд на листок с задачей. Но рыженький с мольбой в голосе вдруг попросил:
— Нет-нет... Посмотрите на меня еще немного.
Настала пора для моего удивления. Однако я не подала виду. И смотрела на него, как императрица Екатерина на своего подданного.
Наконец он потер виски руками, облегченно вздохнул, лицо его порозовело, повеселело. Он тихо сказал:
— Спасибо.
Взял шариковую ручку, вывел в моем экзаменационном листе «отлично» и протянул мне.
— Понимаете, — сказал, будто извиняясь, — с двенадцати лет я страдаю хронической мигренью. Никакие терапевтические средства на меня не действуют. Боль снимает только гипноз. Подчинение чужой воле... Я, честно сказать, не уважаю мини-юбку. Считаю ее несколько вульгарной... Но все равно, убедительно прошу вас на всех моих лекциях в институте садиться за первый стол. И смотреть на меня так, как вы смотрели сегодня...
— Если я поступлю в институт.
— Поступите, — сказал он тихо, но твердо.
— До свиданья, — я поспешно взяла листочки, опасаясь, как бы он не вспомнил про задачку. Но он не вспомнил.
Мало того, после моего ответа рыженький не поставил никому ни одной двойки и даже тройки.
Буров напомнил:
— Я же говорил: экзамены — это игра.
С ним трудно не согласиться...
Без всяких приключений я сдала остальные предметы на четверки. И первого сентября была студенткой вечернего технологического института.
Остался в памяти разговор двух работниц, услышанный случайно.
— Не знаю, почему... Каждый год Мироновой дают лишний отпуск на целый месяц.
— Не лишний, а дополнительный.
— За что же ей дополнять? За то, что она жена редактора?
— Она студентка-вечерница.
— В жизнь не поверю, чтоб студенткам на месяц отпуск давали. И еще платили бы за это деньги.
— Ты у Доронина спроси.
— Что он знает! У него память, как решето дырявое.
— Законы он знает.
— Студентка. Вот выучится на инженера. Конвейер бросит. И тю-тю... Надо наоборот. Тех, кто не учится, поощрять. А ученых вообще шибко много стало...
— Ты-то знаешь...
— А что? Легкий хлеб это.
— Не чуди.
«Легкий хлеб»... И будни, будни, будни... Они сложились в три года, как стена из кирпичей. Стена памяти. Молодости. И усилий и тщеславия. Все вместилось в трафарет: электричка, фабрика, трамвай, вечерний институт, опять трамвай, электричка, магазин, кухня...
В институт ездила через день. Тогда кухни не было. Было лишь условное понятие кухни, которое материализуется завтра. Я ужинала в буфете, стоя у высокого пластикового стола. Буров уезжал на Кропоткинскую к своей мамочке. Считалось, в те дни, когда я учусь, он «пишет вещь».
У нас в доме «писать вещь» было негде. Сания по-прежнему ежедневно стирала, сосед Гриша выпивал и включал телевизор на полную мощность.