Полыхал огонь, бросая отсветы на лица, превращая их в уродливые маски. Песня во славу Светозарного слилась в дикий, нечеловеческий, невозможный вопль. Лар закрыл глаза. Это и правда проклятый город, и его душу уже давно пожрал огонь. Дикий огонь.
***
Столько костров Аскольд видел впервые. Как глупо получилось: погибаешь сам и погубил всех. Какой же ты идиот, Андван.
Как и обещал, наместник не стал жечь его сразу. Оставил напоследок.
Вариас, Намир, Борид. Тройка тех, кто действительно помогал его банде. Аскольд знал всех по именам. Он обещал им, что сможет их защитить, что их не раскроют. Что они не сгорят. Грош цена его обещаниям.
Он подвел этих людей, но вряд ли сейчас они думали об этом. Они вообще ни о чем не думали, потому что огонь уже лизал им ноги. Кричали отчаянно и нечеловечески, как скоро будет кричать он сам.
- За прекрасную Вокару, да упокоится в Свете ее душа! Сколько добра она могла бы натворить, если бы ее предательски не убили. Клянусь Светом, я отдал бы все, чтобы вернуть ее к жизни!
Это Рёгнер. Светозарный, Великое Древо, Черные Отцы, хоть какой-нибудь бог, если он вдруг есть на свете. Пусть эта тварь сдохнет. Сдохнет в муках, так, как ему мечталось, больше он ни о чем не просит.
- Помолимся же вновь за душу Проповедницы. Если бы она была здесь…
- Она здесь.
Аскольд дернулся, насколько позволяли веревки. Алавет. Алавет с остатками колдунов и рядом Вокара с приставленным к горлу кинжалом. Какого Шамора?!
Девчонка смотрела на Рёгнера. Испуганными глазами, слишком испуганными. Она же умерла, умерла, с такой раной не живут, он видел текущую изо рта кровь. Ни один целитель не сможет вылечить себя с кинжалом в спине.
Кириан или как там его, неудачливый кавалер Вокары, ошивающийся рядом с наместником, смотрел на Проповедницу во все глаза. Отец Гисидор открыл и закрыл рот, словно несказанные слова провалились обратно к нему в гортань.
Как они вообще здесь оказались, как прорвались на площадь? Шамор, порталом, конечно же, он задает глупые вопросы.
Алавет сделал шаг вперед.
- Ваша Проповедница у нас. Отдайте нам нашего командира, и она останется в живых.
Рёгнер молчал. Губы колдуна сами собой расползлись в ухмылке. Что, нравится, наместник? Ты попался в собственную ловушку, подняв мертвую Проповедницу на свое знамя. Посмотрим, что ты теперь будешь делать с живой.
По горлу Вокары потекла тонкая струйка крови. Взгляд Проповедницы перебегал с одного обуглившегося тела на другое, руки дрожали, губы были искусаны в кровь. Подобное зрелище не для нее.
В толпе послышалось бормотание. Жажда убийства боролась в горожанах с симпатией к синеглазой деве.
Наместник молчал, затравленно озираясь. Наконец, Рёгнер разлепил губы.
- Убивайте. Это не помешает нам свершить справедливость.
Толпа всколыхнулась, словно море.
- Это как же ж убивайте. Деву юную и убивать? Колдуна ж судят за убийство. А вот она, живехонька, значит, и убийства никакого не было.
Народ загомонил. Аскольд хмыкнул, оценив убедительность аргумента. Пару сотен других убийств, очевидно, ему уже простили.
Солдаты, стерегущие Аскольда, переминались с ноги на ногу. Наместник сделал знак тащить колдуна на костер, те не отреагировали. Алавет молча стоял посреди площади, прижимая к горлу Проповедницы кинжал. Никто не шевелился, словно все вдруг обратились в восковые фигуры. Секретарь наместника осторожно сделал шаг вбок.
- На костер его! – повысил голос Рёгнер.
- Помолимся, - взвыл Гисидор, но их не слушали. Солдаты стояли неподвижно. Секунду, другую, а потом нехотя повернулись и попытались подхватить колдуна под руки.
Аскольд почувствовал прикосновение к шее. Кто-то неумело расстегивал ошейник.
- Вы ее только не трогайте. Прошу, она ведь вам ничего не сделала. Отпустите ее и уходите.
Кириан. Дурак, влюбленный дурак, готовый на все ради своей синеглазой дамы. Где он ключ взял, спер у Рёгнера?
Аскольд кивнул юнцу, то ли благодаря, то ли обещая, запалил связывающую руки веревку, морщась от жара, и врезал огнем по обоим солдатам разом. Те взвыли, рухнув на землю.
Наместник аж подскочил, повернувшись к нему. Оценил ситуацию, открыл рот и снова его захлопнул. Аскольд, пакостно улыбаясь, поднимался с земли.