Вслед за бокалом в руку легла коробочка хараши. Лофт вдохнула порошок. Этот отдых она заслужила.
Вновь сам по себе дернулся шнур звонка. Целитель велел не вставать, она и не будет.
Тамира и Афира появились на пороге. Молодые красавицы, неспособные к магии, зато обладающие массой других талантов. Этих Констанс вызволила из борделя, попутно развалив его до фундамента и перевешав сутенеров. К удивлению Повелительницы Магии, шлюхи не стремились сменить профессию, лишь пол клиентов. Лофт надеялась, что с ней им все же немного приятнее, чем с толпой немытых мужиков.
Альберт никогда бы не простил ей измену и шел красными пятнами при виде Сафима. Но измена с женщиной за таковую не считается, верно? Констанс облизнула губы и призывно поманила шлюх пальцем.
Девушки приникли к Императрице с двух сторон, Лофт рассмеялась и плеснула на Афиру вино. Тамира принялась слизывать сладкие капли с груди подруги, одной рукой раздевая ее, а другой – Императрицу. К Шамору, все к Шамору, к Шамору демонов и Иссиан, войну и Альберта. Она устала, смертельно устала, сейчас ей нужны женщины, хараши и вино. На одну эту ночь, потому что утром ее снова встретит гора дел и головная боль.
;
Глава 9
Синие глаза снова смотрели осмысленно, но бледность с лица никуда не ушла. Сон пошел Проповеднице на пользу, но она по-прежнему напоминала ходячий труп. Хорошо хоть шататься перестала. И по-прежнему мерзла: узкие плечи сутулились, руки прятались в рукава. Колдун подошел и укрыл ее своим плащом.
- Женщина, - негромко позвал Аскольд. – Отойдем, хочу поговорить.
Вокара с усилием поднялась и покорно пошла следом за магом. За ночь с неба натекли приличных размеров лужи, девушка чуть не ступила в одну из них. Аскольд вполголоса помянул Шамора и взял Проповедницу под руку, подталкивая на более-менее сухой участок земли. Да что с ней такое? Спотыкается на ровном месте. Ее как будто выжали досуха.
До полуразвалившегося барака на окраине лагеря ее пришлось практически тащить. Аскольд доверял своим людям, как себе, но при этом разговоре посторонние уши и глаза ни к чему. Колдун усадил девушку на устланную серстским шелком кровать, опустился напротив и пристально уставился на нее. Проповедница тут же закуталась в ткань.
- Ты не слишком-то испугалась вчера.
Девушка пожала плечами.
- Я испугалась, но не визжать же мне от ужаса. Не будь обо мне слишком низкого мнения, Аскольд. Я уже видела чудовищ. И обычных, и в человеческом обличье.
- Ах, прости. О, воительница в белых одеждах, разящая не мечом, но словом, неустрашимая проповедница, светоносная и благая, гроза чудовищ.
Проповедница не отреагировала на насмешку.
- Она сожрала пятерых моих бойцов. Признаюсь, эта тварь совершила невозможное: ее я ненавижу даже больше, чем Рёгнера.
- За что ее ненавидеть? Она родилась монстром.
Колдун поднял бровь.
- Да ладно? Только не говори, что ты добра и благостна настолько, что жалеешь пытавшееся сожрать тебя чудовище, это будет слишком для моей хрупкой душевной организации. Может, и с ней заключишь перемирие? Будем каждый день скармливать ей кого-нибудь из свиты Рёгнера, а она взамен не будет трогать всех остальных. Разумный компромисс, раз уж ты любишь и жалеешь абсолютно всех, даже монстров.
Проповедница покачала головой. Она по-прежнему не улыбалась.
- Не всех. Она родилась чудовищем, в отличие от людей, которые ими становятся. Я не жалею абсолютно всех, Аскольд.
- Это был выпад в мою сторону?
- Нет. Я просто задумалась. О чудовищах. Я часто о них думаю.
- И что же думает о чудовищах прекрасная Вокара?
- Мне их жалко. Знаешь страшилку об упырях, что ходят ночью? Говорят, если накануне родов молоко скиснет, а с утра трижды прокричит черный петух, ребенок родится мертвым. И, если тельце не сжечь и пепел не развеять, он будет расти в могиле, пока не станет взрослым. А потом однажды пробудится, и с тех пор рядом с его могилой начнут находить высушенные трупы.