Зажурчала вода, ногам стало холодно и мокро. Туннель раздваивался: впереди по-прежнему было темно, а сбоку через узкий проход в пещеру вливался ручей и весьма неприятно пах.
- Почему эта вода так воняет? – удивилась Проповедница.
- Подумай, какие именно жидкости могут стекать сюда с улиц города?
Проповедница ойкнула и привстала на цыпочки, пытаясь спасти сапоги от потока нечистот.
- Когда мы вытащим Аскольда, - пробормотал Алавет, - попрошу его придумать нам новый гимн. Он будет называться: «По дерьму к свободе».
Пещера изогнулась зигзагом, к первому потоку присоединился второй. Теперь они шлепали по голень в сточных водах.
- Надеюсь, твой подземный ход действительно ведет в тюрьму, Вокара. Я пережил много издевательств в жизни, но в дерьме, насколько я помню, еще не купался.
- Представляй, что мы герои сказки, – буркнула Проповедница, высоко задирая ноги. – В сказках приличный подземный ход всегда ведет или в королевские покои, или в тюрьму.
Наконец, пещера пошла на подъем. Дерьмо, которое, к счастью, течь вверх пока еще не научилось, их покинуло.
Мимо пробежала еще одна крыса. Крыса, колдун, это всего лишь крыса, длиной с твое предплечье и с полным ртом сверкнувших в темноте острых зубов. Не думай ничего другого.
- Должно быть, уже близко, - пробормотала Вокара. – У меня ощущение, что мы прошли уже полгорода.
Потолок снова предпринял попытку их раздавить, подъем становился круче. Алавет согнулся практически пополам, низенькая проповедница наклонила голову. Впереди послышался какой-то шум.
- Пришли, - выдохнула девушка. – Слышишь? Это выход.
- Хорошо бы это действительно был выход, а не тупик.
Шум становился все ближе. Не шум – крики.
Подземный ход упирался в тяжелую деревянную дверь. С другой ее стороны то ли кого-то пытали, то ли кто-то сражался.
- Там что-то происходит, - неуверенно проговорила Проповедница.
- Сам слышу, - огрызнулся Алавет.
Маг вытащил из-за пояса кинжал, взвесил в руке. Размял пальцы, готовясь в случае необходимости исторгнуть из них поток смертоносного холода. Если в тюрьме завязалась драка, остается молиться, чтобы одну из сражающихся сторон можно было хотя бы с натяжкой причислить к союзникам. Если же там развлекаются палачи… Что ж, палачей Алавет никогда не любил.
Алавет толкнул дверь, и она со скрипом распахнулась.
Кто-то и впрямь кричал и стонал за тонкой стеной. Страстно и яростно, явно переигрывая.
В пустой, слава Свету, комнате стоял удушливый аромат дешевых благовоний. Огромную кровать устилало потрепанное покрывало с изображением голых женщин. Алавет повертел в руках стоящий на полке огромный керамический фаллос.
- Ну да. Куда еще может вести тайный ход, как не в тюрьму?
Проповедница хмуро оглядывала комнату борделя.
- Ладно, признаю, я ошиблась. Но у меня есть другой план.
;
Глава 18
Ничей лес сменился ничьей землей.
Разумеется, земля была королевская, но по мере приближения к границам Империи атмосфера менялась. Абстрактный страх перед чернокнижниками, побуждающий сжигать всех подряд, сменялся страхом конкретным, перед стоящей за рекой армией. И приводил к другим результатам.
Первым островком толерантности на нашем пути стал маленький городок Шуруд. На главной площади взору открывалось народное развлечение, как выяснилось в Хырхе, сильно опережающее по популярности игру в мячик и треньканье на лютне. Кого-то деловито прилаживали на виселицу.
Я втиснулся в толпу рядом с каким-то респектабельным мужиком. Респектабельным по меркам Шуруда: он не слишком смердел и даже не ковырялся в носу.
- Казнят кого-то?
- А то сам не видишь? Колдуна вешают.
- Только за то, что он колдун?
Горожанин подбоченился.
- Обижаешь, добрый человек. За то, что преступление совершил. По справедливости, стало быть. Это в других каких городах всех колдунов без разбора хватают и на костер. А у нас бургомистр добрый, прогрессивный, самим Светом посланный. Нам что колдун, что не колдун, коли человек хороший, все едино. Только налог плати и отмечаться не забывай. Преступит какой обычный человек закон, так же на эшафот пойдет, мы различий не делаем. В мире живем, да и как не жить, когда через шестьдесят миль Империя. Вот придет Констанс бить-убивать, а мы ей скажем, что братьев ее не трогаем. Что друзья мы каждому колдуну, кто сам с нами дружить хочет. Авось, и Темная нас не тронет.