А потому нечего удивляться тому, что, когда в номере зарезали клиента, тот сразу указал на Колмацкого. А Колмацкий, между прочим, когда обнаружил труп, сам сообщил об этом администратору. А мог вообще никому не сообщать. Унести поднос обратно и сказать, что номер заперт.
Всё.
– А я всегда думал, что гостиница – это место отбывания наказания представителей различных профессий, объединенных в одну команду под названием «персонал», – сказал Антон. – А тут видишь, зайцы… Филипп Олегович, скажите честно – а вы там тоже бывали?
Колмацкий яростно завертел головой, и Приколову в какое-то мгновение показалось, что та сейчас открутится и упадет на паркет. По его глубокому убеждению так не по-хозяйски относятся к важному органу только те, кто пытается отрицать очевидное.
– А ведь лукавите, Филипп Олегович, – вкрадчиво улыбнулся следователь и постучал по бланку протокола допроса согнутым пальцем. По тому месту, которое ранее обозначил для коридорного, как уголовная ответственность за дачу ложных показаний. – Ой, лукавите! То, что на груди Майи под наглухо и под горло запахнутым форменным платьем горничной нет родинки, вы знаете, а факт того, что она это платье перед вами расстегивала почти до пояса, отрицаете. У вас что, раздевалка совмещенная?
«Вот так и попадают в казематы, – с огорчением подумал Колмацкий. – И ведь что самое обидное, сам все рассказал. Пустили его по рельсам, он и прикатил».
Теперь даже не стоит внезапно вспоминать, как на пляж вместе с Майей ходили или она над его столом склонялась. Ушлый «важняк» из Следственного комитета показал на такое место на груди, что без снятого купальника отсутствие родинки и не различишь.
– Ну… Было пару раз, засаживал, – раскололся Колмацкий. – А кто ей, спрашивается, тут не засаживал? Один Яресько, дай бог ему здоровья!
Антон кивнул и подтянул к себе протокол. Колмацкий думал, что на этом месте следователь самоудовлетворение завершил, но последний вопрос застал его просто врасплох.
– И когда во второй раз?
– Что?
– Последний раз из пары, спрашиваю, когда был?
Коридорный опешил. Усаживаясь на этот стул, он не предполагал, что беседа польется в таком русле.
– Определенно не помню…
– Бросьте, – возразил тот, кого муровцы звали Антоном Алексеевичем. – Сто семьдесят три сантиметра, узка в бедрах, зелена во взгляде, зайчиков дарит. У меня тоже была такая, Колмацкий. Правда, зверей не вручала, все больше билеты в Большой. И я точно могу сказать, что последний раз секс у меня с ней был двадцать восьмого июля две тысячи тринадцатого года. В гримерке одного народного артиста, позволившего мне немного развеять тоску, пока он исполнял партию Ленского. Бросьте, Колмацкий, такие не забываются.
– Неделю назад, в четыреста втором номере «люкс». Два раза подряд без остановки.
– Вот это по-мужски. Я о желании сотрудничать. Вас сейчас отвезут в Следственный комитет, у меня еще несколько вопросов, задать которые я планирую лишь у себя в кабинете. А напоследок банальный вопрос из арсенала следователя-формалиста. Как вы распоряжались своим временем в период с двадцати двух часов вчерашнего дня и до трех часов ночи сегодняшнего?
И Колмацкий признался, что ночь он провел дома, в однокомнатной квартире в Южном округе столицы. И ему очень жаль, что подтвердить это никто не может. Пришел он около десяти, когда соседи с улицы уже вернулись, а ушел в шесть, когда те из квартир еще не вышли. Но ведь это не доказательство того, что дома он не ночевал?
– Конечно, нет, – согласился Приколов. Коридорный ведь расписался в том, что предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. А за это, простите, до двух лет лишения свободы. Вот так, в совершенно раскованной обстановке беседы со следователем ляпнешь чего не подумав – и бирка на фуфайку на два года. Колмацкого муровец по фамилии Тоцкий увел, второй сыщик по фамилии Дергачев привел горничную. Та еще не совсем оправилась от первого посещения триста семнадцатого номера и выглядела бледно.