Уходит три года, чтобы его голос прекратил звенеть в ее ушах каждый раз, когда она выходит
за дверь. И даже тогда он не исчезает. Все еще не исчез.
Через две недели после того дня в душе она перестает есть. Девочка сбрасывает пять фунтов.
Затем еще три. Спустя месяц она на десять фунтов легче. Она натягивает на себя слои спортивных
штанов и толстовок, затем часами бегает в летнюю восьмидесятиградусную флоридскую жару. Тетя
Бет думает, что она спит у Джины дома, но на самом деле она на обочине дороги, за кустом
гибискуса, практически теряет сознание от теплового удара. Когда солнце садится и становится
прохладнее, она поднимается и снова начинает бегать. Девочка бежит, потому что не может
смириться с мыслью о том, кем она была всего шаг назад. Один шаг. Обновленная Айсис. Еще шаг.
Новая Айсис. Она воссоздает и оставляет себя позади снова и снова, поскольку она терпеть не может
ни одну из них, потому что она терпеть не может девочку, которая думала, что парень, разрушивший
ее, мог быть для нее всем. Он был единственным в мире, кто смотрел на нее так, словно она была
человеком, относился к ней так, будто она значила гораздо больше, чем мешок с большим
количеством кожи. Она редко ест, а если и ест, то только перед тетей Бет, дабы убедить ее, что все в
порядке. Но тетя Бет умнее, чем кажется. Однажды они с Айсис разговаривают, и это такой разговор,
который обязаны вести тети – о мальчиках. Я помню каждое ее слово, ясно, как день, и это
отражается прямо во сне.
30
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
– Ты совсем мало ешь, Айсис. – Тетя Бет, со своей нежной улыбкой и ярко-рыжими волосами,
убранными под платок, относится ко мне так, словно я ее родная дочка. Я была ребенком, которого
она никогда не сможет иметь.
– Я не голодна, – запинаясь, произношу я. А затем в моем животе урчит, и шарада скинута
вниз головой с обрыва. Тетя Бет вздыхает:
–Это из-за того парня, Уилла, не так ли?
Мой желудок переходит от бурления к подташниванию. Я вздрагиваю. И это очень важно.
Это первое вздрагивание при звуке его имя. Первое из сотен.
– Вы расстались? – мягко спрашивает она. Я пожимаю плечами, словно это ничего не значит,
но это не так, еще как значит, это единственная вещь, которая имеет значение...
– Я с ним не расставалась. Это он порвал со мной. Меня типа бросили. Ты ведь знаешь, как
это бывает.
– Ох, – она обнимает меня за плечи. – Да, знаю, конечно, знаю.
Наступает оглушительная тишина. Океан плещется всего в полумиле от нашей крохотной,
безвкусной, пляжной лачуги. Солнце пробивается сквозь окно, кидая бирюзовые и изумрудные тени
по кухне, когда проходит через стоящую на подоконнике коллекцию стеклышек, найденных на
берегу океана.
– Всякий раз, когда кто-то меня бросал, – начинает она. – Я садилась и составляла список.
– Список чего? Способов самоубийства?
– Нет. Я составляла список характерных черт для мужчины моей мечты. Заканчивая его, я
всегда чувствовала себя лучше.
– Звучит глупо.
– Конечно, это глупо. В том-то и дело. Предполагается, что эта глупость заставит тебя
смеяться! – Я сжимаю губы. Тетя Бет подталкивает меня плечом. – Ну? Давай. Опиши мужчину
своей мечты.
Я несколько мучительных секунд обдумываю это.
– Я хочу, чтобы он мог наизусть произнести алфавит задом наперед, о-о, и быстро. Он будет
делать замечательные сахарные пончики с корицей. Он будет уметь скакать на скакалке миллион раз
без перерыва. У него будут ярко-зеленые глаза, а еще он будет левшой и мастером неизведанных и
потерянных искусств игры на окарине.
– Он нереален.
– В этом и суть! – настаиваю я. – Он – мужчина моей мечты, так? А если мужчины моей
мечты не существует в реальности, тогда он не сможет причинить мне боль. Он не сможет заставить
меня влюбиться, а затем разбить мое сердце.
– Ох, Айсис, – тетя Бет гладит меня по коленке. – Ты не должна так думать. Не все из них
ранят тебя.
– Он будет действительно добрым, – улыбаюсь я, смотря на свои руки. – Он будет называть
меня самой красивой девушкой, которую когда-либо встречал. Это еще более нереально. Что ж.
Итак, вот. Вот он. Он не существует, и никогда не будет существовать. Так что я в безопасности!
Сон меняется. Кухонный стол исчезает. Тетя Бет исчезает. И я резко переношусь на четыре
месяца вперед. Четыре месяца на грани обморока и шарканий по школе только на куске хлеба и
сельдерее. Мне не нужна еда. Слово « уродина», звучащее в моей голове, поддерживает намного
лучше, чем какие-либо калории.
К этому времени тетя Бет все замечает, впрочем, как и все остальные.
Позавидовав, Джина уезжает на неделю в Коста-Рику и возвращается похудевшей на
пятнадцать фунтов. Но никто этого не замечает. Не тогда, когда Айсис Блейк за шесть месяцев
похудела с двухсот фунтов до ста двадцати. Безымянный замечает. И теперь, вместо того, чтобы
игнорировать, он смеется надо мной со своими друзьями, когда я прохожу мимо. Ухмыляется.
Насмехается. Он думает, что я сделала это для него.
Я (не) сделала это для него.
У меня так и не появился шанс набраться смелости, чтобы выплеснуть всю свою злость ему в
лицо. Я чувствую, как эта злость копится в моем животе, словно все еще теплые тлеющие угольки
негодования. Но затем приезжает моя мама. Однажды я захожу в дом и вижу, как тетя Бет с мамой
пьют чай и обсуждают мое будущее. Конечно, они спрашивают мое мнение. И я говорю, что хочу
31
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
уехать. Огайо – идеальное место, чтобы начать все сначала. Любое место, где никто меня не знает –
идеально, чтобы начать все сначала. Любое место, где нет Безымянного.
Это сон, но он больше похож на мою жизнь. Она не совсем точновоспроизведена: цвета
слишком яркие, а лица размытые. Но это именно то, что произошло.
Я просыпаюсь в белоснежной, больничной палате. Просыпаюсь с осознанием того, что
сбежала, как маленький трус.
Я совсем не изменилась.
Я в безопасности. Мой счетчик в безопасности. Три года, двадцать пять недель, шесть дней. Я
по-прежнему в безопасности.
Но я совсемне изменилась.
Айсис Блейк из Носплейнс, штат Огайо, все та же толстая, трусливая, четырнадцатилетняя
девочка, свернувшаяся в душе. Только немного старше. Немного легче. И немного глупее.
Везде темно, наверное, середина ночи. Я встаю с больничной кровати и натягиваю куртку.
Выйти зимой на улицу в Огайо похоже на самоубийство – полнейшее безумие, но я все равно это
делаю. Терпеть не могу эту крохотную комнату. Она пытается задушить меня всеми своими гудками
и улыбающимися постерами детей, которым делают вакцину против гриппа. Кто улыбается, когда
видит иглу длинной в пять дюймов?! Психи, вот кто.
Я пообещала Наоми, что не воспользуюсь окном, чтобы проникнуть в детское отделение. Но в
последний раз, когда я проверяла: коридор определенно не являлся окном, а коридор ведет прямо в
детское отделение. Я просто никогда им не пользуюсь, потому что он рядом с комнатой Софии, и это
единственное место, где Наоми будет искать меня, если увидит, что я отсутствую в кровати. Я кладу
подушки под одеяла на своей койке, вытаскиваю из-под матраса четыре оставшиеся упаковки желе,
которые накопила, и выскальзываю за дверь. В коридорах тихо. Я приспосабливаю стаканчики с
желе, засунув их в свой бюстгальтер. Останавливаюсь, чтобы полюбоваться своей немаленькой,
разноцветной грудью и чувствую одинокую слезинку, вытекающую из глаза. Красивая.