Зато по форме это ни на что не похоже. Впервые, между двумя главами «Чезлвита», Диккенс не отрываясь написал целый рассказ, от первой до последней строчки — неоценимое удобство для человека, который вот уже шесть лет, с перерывом на поездку по Америке, жил в бешеном ритме ежемесячных или еженедельных выпусков: писал, правил гранки, снова писал и т. д. Более того, начиная с этой сказки, рождественская тема станет главной в творчестве писателя; конец каждого года будет отмечен другими публикациями, которые сначала называли сказками, потом рассказами. Богословское значение Рождества не играло для Диккенса главенствующей роли; в этом празднике его привлекали народное веселье, простое и сердечное, и семейная гармония, восстановленная на несколько часов, — своего рода затишье в бесконечной битве жизни.
Говорят, что одна девочка разрыдалась, узнав о смерти Диккенса, так как подумала, что вместе с ним исчезнет и Рождество; эта история прекрасно показывает, какой невероятный отклик имели его рассказы, прославляющие прощение и великодушие в безжалостном мире.
Однако из искупительной направленности этих рассказов вовсе не следует, что в 1843–1844 годах Диккенс жил безмятежно, находясь в ладу с самим собой. Некоторые повороты сюжета «Мартина Чезлвита» — в общем-то, комического романа — овеяны тенью нового пессимизма, более проницательного и глубокого, которую не удается развеять даже хеппи-эндом. В противоположность предыдущим «злодеям» Диккенса, типа Билла Сайкса, — малодостоверным созданиям, которыми движет только нездоровая страсть, не поддающаяся осмыслению, — Джонас Чезлвит, столь же отвратительный персонаж, тем не менее действует совершенно рационально: алчность толкает его на отцеубийство. В этом отношении мир «Мартина Чезлвита», не такой черно-белый, как мир «Оливера Твиста» или «Лавки древностей», похож на дьявольский замысел, в котором люди участвуют по собственной воле.
Кстати, следует отметить, что в «Мартине Чезлвите» и «Рождественской песни» речь идет о деньгах — в тот самый момент, когда Диккенс впервые испытал финансовые затруднения со времен начала работы над «Пиквиком». Любой другой человек легко бы это пережил, но для него, уже страдавшего от бедности и стыда, выпадающих на участь должников, они были попросту невыносимы… тем более что именно в это время Джон Диккенс решил напомнить о себе и пожелал вернуться в Лондон. Певец семьи, возродившейся за традиционной рождественской индейкой, называл тогда собственных родителей «кровожадными просителями»! Создатель отцеубийцы Джонаса Чезлвита признавался Томасу Миттону, своему другу и юристу, худо или бедно пытавшемуся «управлять» от своего имени неуправляемым Джоном Диккенсом: «Я вправду думаю, что свалюсь в один из ближайших дней. Ничто не сравнится с ужасной тенью, которую мой чертов отец простер над моей головой, это просто какой-то кошмар…»
Его муки усилились еще больше в феврале 1844 года, когда он получил подробный счет за издание «Рождественской песни». Конечно, книга имела огромный успех, и ее воздействие на читателей не могло его не порадовать: рассказывали, что один американский промышленник, ужаснувшись тому, как отвратительно Скрудж обходился со своим верным клерком Бобом Крэтчитом, предоставил своим служащим дополнительный день отпуска. Конечно, похвалы слились в единый хор, даже проницательный Карлейль поддался очарованию этой наивной притчи и символичным образом, дочитав книгу, заказал индейку для собственного рождественского ужина. Даже эстет Теккерей, соперник Диккенса, воскликнул: «Кто будет слушать возражения по поводу такой книги? На мой взгляд, это национальное благодеяние и личное доброе дело для каждого мужчины и каждой женщины, кто ее прочтет». Можно было позабыть об относительной неудаче «Мартина Чезлвита».
Увы, хотя книга вышла под маркой Чапмена и Холла, на самом деле она была издана за счет автора. Не имея представления об издержках производства, Диккенс установил розничную цену всего пять шиллингов, чтобы сделать книгу доступной как можно большему количеству людей, и при этом пошел на неслыханную роскошь: снабдил ее золотым обрезом и золотым же тиснением на обложке и роскошными гравюрами внутри; несмотря на исключительно высокие продажи, его прибыль составила чуть больше 200 фунтов. К этой неприятности добавилась злополучная тяжба против газет, бессовестно занимавшихся плагиатом. Судьи удовлетворили иск Диккенса по существу, но в последний момент ответчики объявили себя банкротами, и в результате жертва плагиата была вынуждена уплатить судебные издержки — 700 фунтов! В довершение всех бед, если так можно сказать, Кэтрин произвела на свет пятого ребенка — иными словами, еще один рот кормить.