Никаких сомнений. Покойный Святой Президент стоял рядом со своей статуей.
Чтобы удостовериться, Нене Мартинс спросил у Диди да Казы, поэта, крестьянина и шахтера, видит ли он то же самое, что видел он сам:
— Ты видишь то, что вижу я?
Диди видел то же, что видел Нене.
Они обошли кругом. Они не могли поверить своим глазам. Они зажгли все ацетиленовые лампы. Теперь близнец стоял в ареопаге циклопов со светящимися глазами. Они попробовали дотронуться до него. Они пощупали материю его униформы; она была не из камня. Кто-то положил свою руку на сердце явлению и тут же отдернул ее: это сердце било тревогу, созывая всех к себе! Близнец подождал, пока они предупредили всех в поселке. Он отделился от своего каменного брата только после того, как все собрались.
Тогда, в то время как солнце развертывало над ними свои знамена, он заговорил громким уверенным голосом.
— Да, это я, — сказал он, — я восстал из мертвых, чтобы привести вас к настоящей жизни.
Он дал им некоторое время свыкнуться с этим чудом, затем набрал полные легкие, чтобы кинуть клич к оружию. Но какой-то голос упредил его: чей-то тоненький голосок, как ржавая дрожащая струна, как самая древняя ярость. Это был поэт Диди да Каза, на которого нашло вдохновение, и теперь его ничто не могло удержать:
Несколько часов спустя близнец, связанный по рукам и ногам, предстал перед полковником Эдуардо Ристом.
8.
— Привет, Перейра, — сказал близнецу полковник, принимая его в своем кабинете. — Ну как смерть?
Произнося эти слова, он сделал знак охранникам развязать арестованного.
— Эдуардо, — ответил близнец, потирая запястья, — ты, что, головой ударился: арестовывать воскресшего? Ты знаешь, во сколько тебе это встанет, там, наверху?
Он указал глазами на небо.
Полковник Эдуардо Рист разложил шахматную доску у себя на столе, пошарил в мешочке с фигурами, достал оттуда черную пешку и белую пешку и вытянул вперед зажатые кулаки, чтобы противник выбрал свой цвет.
— Сыграем партийку? — спросил он.
— Делать больше нечего!
— Ну же, Перейра, — настаивал Эдуардо, — это напомнит нам наши ночи в пансионе.
— Мы давно не дети!
Полковник сделал предложение:
— Выиграешь — я уступлю тебе место, проиграешь — я отпущу тебя туда, откуда ты прибыл.
— Так политика не делается! — запротестовал близнец.
— Зато так тушат революцию. У крестьян и шахтеров полно других дел, помимо того, чтобы резать горожан.
— Эдуардо, — воскликнул близнец, выходя из себя, — я не затем из кожи вон лез, воскресая, чтобы играть тут с тобой в шахматы! Ты, что, забыл, с кем говоришь, так тебя растак! Ты, значит, ни во что уже не веришь!
Полковник Эдуардо Рист глубоко вздохнул:
— Я верю, что имею дело с придурком, который принимает меня за идиота.
— Что ты такое говоришь?
Близнец, вскочивший было на ноги, тут же оказался опять на стуле, будто и не вставал. У него за спиной два охранника чутко следили за его комфортом.
— Я говорю (казалось, что полковнику Эдуардо Ристу вдруг все разом надоело), что вы не Мануэль Перейра да Понте Мартинс, мой друг детства, что вы не умеете играть в шахматы, что с этой вашей историей воскрешения вы всех нас принимаете за дураков, всех: крестьян, шахтеров, чиновников, политиков, самого Господа Бога и меня вместе с ним, как вы держали за дураков акционеров, которые выставили вас вон из вашей компании, вернув вас в вашу прошлую жизнь.
— Эдуардо… — прошептал близнец тоном печального неверия.
Полковник Рист ответил мягкой улыбкой:
— Еще раз назовешь меня Эдуардо, дорогуша, и твои мозги раскрасят стены моего кабинета.
Он достал из ящика свое табельное оружие. Довольно внушительное. Один курок уже внушал страх.
Последовал долгий обмен взглядами.
— По-твоему, — спросил наконец полковник Эдуардо Рист, — кто нанял вас с братом двойниками Перейры?