Приехавшие под Смоленск парламентарии Михаил Молчанов (местоблюститель Димитрия), князь Рубец – Мосальский, Юрий Хворостинин, Лев Плещеев, дьяки Грамотин, Андронов, Чичерин, Апраксин, дворяне и громогласнее других – Михайло Салтыков с сыном, отрекаясь Димитрия, у которого шел разброд, нашли выход: пусть сын Сигизмунда Владислав вступит на русский престол. Ибо мы, московиты, в конец запутались, кому служить. Договориться о россиянине без тягчайшего кровопролития и бедствий мы не способны. Ни один царь нам не люб, ни Димитрия, ни Шуйского не хотим. Приходите и правьте нами! Дьяк Грамотин обрисовал выгоды, ожидающие северную Русь и Речь при соединении под одной короною.
Литовский канцлер Лев Сапега поблагодарил делегацию от имени короля за оказанные честь и доверие. Пока Сигизмунд обещал стать покровителем московской державы и православной церкви, назначить сенаторов для переговоров о соединении России с Речью.
Переговоры начались немедленно в виду осыпаемого ядрами Смоленска. Русская делегация провозгласила:
- С того времени, как смертью Иоаннова наследника извелось державное племя Рюрика, мы всегда делали иметь одного венценосца с Польшей. В том удостоверит сей думный боярин Михайло Глебович Салтыков, знающий государственные тайны. Препятствием были грозное царствование Годуновых, успехи мнимого Димитрия, беззаконное воцарение Шуйского. Ко второму самозванцу мы, здесь стоящие, пристали до времени от ненависти к Василию, а не по вере, что он сын Иоаннов. Обрадованные вступлением короля в Россию, мы тайно снеслись с знатнейшими людьми в Москве, сведали их единомыслие с нами и давно прибегли бы к Сигизмунду, если бы неподвластные королю тушинские ляхи тому не противились. Ныне же, когда вожди и войско склоняются к законному монарху, объявившему нам чистоту своих намерений, смело убеждаем его величество дать нам сына в цари. Ибо ему самому, государю иной великой державы, нельзя оставить ее, ни управлять Москвой через наместника. Вся Россия встретит вожделенного царя Владислава с радостью. Города и крепости отворят врата. Истинный патриарх (Филарет) благословит его усердно. Пускай не медлит Сигизмунд, идет прямо к Москве, и подкрепит тушинское войско, угрожаемое превосходящими силами Скопина и шведов. Мы впереди укажем ему путь и средства взять столицу. Сами свергнем, истребим ненавистного Шуйского как жертву, уже давно обреченную на гибель. Тогда и Смоленск, осаждаемый с тягостным усердием, доселе бесполезным, тогда и все государство последует нашему примеру.
Пушки со стен Смоленска не раз прерывали верноподданную речь. Защитники Смоленска не ведали, что противятся законному, а главное - долгожданному русскому царю, который удовлетворит интересы противоборствующих сторон. Шестнадцатилетний Владислав оглядывался, стремясь в гордой отцовой свите обрести уверенность в решении предстоящих московских задач.
Сигизмунд отвечал осторожно:
- Да благословит Всевышний добрые желания россиян. Когда грозные тучи, висящие над их державою, рассеются, тихие дни воссияют, а вельможи, войско, духовенство и граждане единодушно захотят Владислава, король не будет возражать, чтобы сын его надел царский венец.
Коронное войско не пойдет к Москве, но будет ждать под Смоленском слияния верных Сигизмунду и Владиславу сил. Король махнул возобновить приступ. Обдав снежной пылью, мимо тушинских послов проскакали с пиками на перевес драгуны. Послы, будто дело решено, взялись обсуждать, как Владислав перейдет из католичества в Православие.
Сигизмунд отвечал за не смевшего говорить отрока-сына:
- Вера – дело совести, Тут можно склонять, внушать, но не велеть.
Тушинцы к удивлению поляков вцепились в этот вопрос, словно, если решат его, Владиславу неминуемо быть царем.
Любезные сенаторы сказали, что если Бог даст Владиславу Русь, то он перекрестится немедленно. Целостность России тоже была обещана.
Ядра пролетали над палатками, и совещающиеся вынуждены были отъехать. В гостевом шатре из рук Филарета тушинская делегация целовала крест на верность королевичу Владиславу.
Король послал в Тушино панов Стадницкого и Тишкевича с князем Збараским убедить тамошних ляхов, что первая клятва их королю превозмогает данную Димитрию. В отдельном письме Димитрию король именовал его яснейшим князем, но не царем всея Руси.
Въехав в Тушино, польские послы и русская делегация, не представляясь Димитрию, смотревшего на них в окно терема, поехали к войску. Сначала вызвали ляхов и воззвали вернуться к вассальному долгу. Король объявлял: он извлек меч на Шуйского, раздраженный неприятельскими действиями россиян, идет спасть конфедератов, сражениями за Димитрия изнуренных, шведами и москвитянами теснимых, насилием и посулами в тушинском лагере удерживаемых. Ждет возврата добрых сынов отечества под славные знамена, забывает вину дерзких, обещает щедрое жалованье и награды. Охотникам предписывалось немедля оставить Димитрия и ехать под Смоленск.
Послов с согласными делегатами выслушали, и запылал обычный польский спор. Одни соглашались выехать, другие предлагали королю договориться с Димитрием о Смоленске и Новгороде – Северском, третьи – со Смоленска осаду снять, Сигизмунду идти в Тушино, а оттуда, вместе со всеми, на Москву.
Послы возражали:
- Какую жалованную грамоту ждать королю от обманщика? Благоразумно ли и вам проливать за него драгоценную кровь?
Тушинские ляхи предложили выдать им два миллиона злотых за отставку Димитрию и возвращение под отечественные штандарты. Кто-то робко попросил достойного содержания для Димитрия и Марины.
Им отвечали:
- Вспомните: в Речи нет Перуанских рудников, чтобы удовлетворить всех. Удовольствуйтесь обыкновенным коронным жалованьем. Когда Бог покорит Сигизмунду Московию, тогда и прежняя служба не останется без возмездия, хотя вы служили не королю и отечеству, а человеку стороннему. Вне государственного на то согласия.
Поляки так кричали, что Димитрий слышал почти каждое слово. Он кусал ногти, ожидая решения своей судьбы. Важная составляющая успеха - польские авантюристы торговали его и Марины венцом. Уже давно терпел Димитрий наглость наемников. Не дерзал быть взыскательным и строгим. Не далее, как вчера гетман ЯН Сапега, пан Зборовский и Адам Вишневецкий накинулись на гетмана Рожинского, что не помогает тушинскими отрядами взять Сергиеву лавру. Горячий, вечно на винном взводе, Рожинский кричал: если б не отвлечение сил, давно бы взяли Москву. Забывшись, он съездил бывшего его много старше Вишневецкого ножнами сабли по голове. Димитрий выбежал с военного совета, чтобы не видеть безобразной сцены, где от него требовали занять чью-то сторону.
Послы и делегаты обращались уже к стекшимся казакам и русской и татарской вольнице:
- Король вошел в пределы России для ее блага. Сочащаяся взаимной кровью междоусобица не может длиться долее. Сострадательный сосед вынужден вмешаться на защиту жителей, не допустить распада древней дружественной страны. Ни Шуйский, ни Димитрий не способны управлять ей. Нужна третья высшая могучая сила.
Польские историки передают: россияне согласились с доводами послов и шумно провозгласили Владислава русским самодержцем, устыдив колеблющихся конфедератов. Боярин Михайло Салтыков и князь Василий Рубец – Мосальский выступили с поддерживающими речами, а митрополит тушинцев Филарет (Романов) благословил и окропил святой водой сборище. Возможно, было и так. Только надолго ли? Все участники тушинского веча несметное количество раз божились и в иную сторону.
Удовлетворенные послы поспешали уже в Кремль, предлагая Шуйскому отказаться от Смоленска с областью и Новгород – Северской земли в память прежнего владения Польшей. В ответ обещалось присмирение, и даже - выдача Димитрия.
Тушино бурлило. Димитрий нехотя позвал гетмана Рожинского для объяснений. Тот нетрезвый, поднял на царя руку. Угрожал, что выдаст королю. Димитрий вбежал к Марине, сообщив: он вынужден бежать из изменившего лагеря.