Влюбленные обнялись. Ночью 29 декабря в простом крестьянском зипуне, сопровождаемый лишь шутом Петром Кошелевым, Димитрий ускакал по Калужской дороге.
Наутро случился переполох. Верные Димитрию и часть отрекшихся, но вновь полюбивших по его исчезновению. Потребовали от гетмана Рожинского объяснить, что он сделал с царем. Гетман поклялся перед толпой: он не убивал Димитрия, не скрывал труп. Возмущение против поляков пресекли. Значительное число их собиралось к королю под Смоленск.
Пан Стадницкий, дядя Марины, убеждал ее без промедления отправиться к королю. У нее кипело в груди. Задевало, что король в последнем письме, ей адресованном не называл ее более московской царицей, только – дочерью Сандомирского воеводы. Ходя по сеням, она диктовала ответное обиженное послание:
- «Благодарю за добрые пожелания и советы. Правосудие Всевышнего не даст врагу моему Шуйскому насладиться плодом вероломства. Кому Бог единожды дает величие, тот уже никогда не лишается подобного солнцу блеска, всегда лучезарного, хотя затмеваемого на час облаками. Счастье меня оставило, но не лишило права властительского, утвержденного моим царским венчанием и двукратною присягою россиян (в Москве и Тушино)».
Марина засобиралась к мужу. Ее удерживали
Димитрий, въехав в подгородный Калуге монастырь, обнародовал манифест: тушинские ляхи хотели убить его за то, что не отдает под латинство и на поругание святынь Новгород – Северскую землю и Смоленск. Димитрий против и ляхов, и Шуйского. Он за веру Православную и целость земли русской. Калужские сподвижники Болотникова, бежавшие за цариком тушинцы, князь Григорий Шаховской со своими казаками из Царева – Займища, не отлагая, поддержали государя законного.
В Калуге начались польские и немецкие погромы. Разыскивали сторонников Годунова и Шуйского, до которых не добрались в годы оны. Окольничего Ивана Ивановича Годунова сбросили с башни. Подняли битого, кинули в реку. Иван Годунов цеплялся за лодку. Михайло Бутурлин отсек ему руку и утопил веслом на глазах супруги Ирины, сестры тушинского патриарха Филарета.
Лях Казимирский и Глазун – Плещеев, послы Димитрия, явились в Тушино, уговаривая оставшихся не колебаться, скакать в новый калужский лагерь. С бледным заплаканным лицом, растрепанными волосами, без белил и румян, Марина ездила с калужскими посланниками от избы к избе, от палатки к палатке, уговаривая русских хранить верность прирожденному России властелину, замешкавшихся конфедератов – не обольщаться королевской милостью, незаслуженной, ненадежной. Удивительно, Марина помнила имена многих верных служак, безошибочно в толпе и домах их угадывала. Называя минувшие победы, молила ехать к Димитрию в Калугу. Туда перенесена столица.
Казачья вольница поворачивалась симпатией к Марине.
Болтали:
- Королевские послы обманули и разлучили нас с Димитрием. Поедем к тому, за кого умирали!
Донские казаки поехали в Калугу. Роман Рожинский вбежал к Марине, грозя ей кулаком. Он несся остановить казаков, месяца не прошло, как поклявшихся королю. Рейтары изрубили до тысячи донцов. Заставили остальных вернуться.
Подчиняясь требованию Сигизмунда, звавшего всех под Смоленск, 12 января 1610 года другой гетман – Ян Сапега снял осаду с Троицкой Сергиевой лавры. Защита лавры, не менее славная, чем Пскова, длилась полтора года. Сергиевцы тут же отправили инока Макария со святой водой в столицу объявить царю, что лавра спасена Богом.
Марина не чувствовала безопасности, сидя под домашним арестом. В ночь на 11 февраля она продиктовала ведшей дневник Казановской:
- «Без друзей и ближних, одна со своей горестью, я должна спасать себя от наглости моих мнимых защитников. В упоении шумных пиров гнусные клеветники равняют меня с презрительными женами, умышляют измену и ковы. Сохрани Боже, чтобы кто-нибудь дерзнул торговать мною и выдать меня человеку (королю), которому ни я, ни мое царство не подвластны. Утесненная и гонимая, свидетельствую Всевышним, что не перестану блюсти своей чести и славы, и, быв властительницей народов, уже никогда не соглашусь возвратиться в звание простой польской дворянки. Надеясь, что храброе воинство не забудет присяги, моей благодарности и наград ему обещанных, удаляюсь».
С Варварой Казановской и Ханкою, все верхами, Марина ускакала в Калугу. Казаки узнали о бегстве и возобновили мятеж. С обнаженными саблями, поднятыми пиками они окружили дом Рожинского:
- Злодей, ты выгнал злосчастную Марину своею буйностью, в чаду высокоумия и пьянства. Ты, вероломец, подкупленный королем, чтобы обманом вырвать из наших рук московскую казну! Возврати нам Димитрия или умри, изменник!
Стреляли из пистолетов, порвали слюду на окнах. Требовали избрать нового начальника. Гетман Рожинский неустрашимо вышел к сборищу и убедил не пороть горячку, но ждать ответа короля.
Рожинский написал к королю:
- «Ни за что не ручаюсь, если ваше величество не соблаговолит удовлетворить желаниям войска и московских бояр, с нами соединенных».
Мудрый король диктовал, что согласен на миллионы отступных храбрым воинам, отдает им доходы с земель Новгород – Северской и Рязанской после закрепления за короною, даже не ссорится с Димитрием и Мариною. За Мариной признает Великий Новгород и Псков, ее мужу даст княжество особенное. Не зовет долее тушинцев к себе, напротив, высылает к ним на подкрепление вельможу Потоцкого с сильным войском. Пусть связывают атаками Шуйского, Скопина и шведов.
Марина же, сбившаяся с пути, сидела в Дмитрове у Сапеги, ушедшего туда из-под Сергиевой лавры. Сапега убеждал ее ехать к отцу. Выбор Марины был тверд. Сапега милостиво выделил соотечественнице эскорт из немецких наемников для безопасного сопровождения в Калугу. Гетман рассматривал усиливающегося Димитрия как ненадежного союзника.
В Калугу Марина явилась в образе юного рыцаря. Она сняла шлем с плюмажем, простоволосая, в штанах и нагрудной броне. Она ехала среди приветственных кликов, раскланиваясь на четыре стороны. Картина, достойная XVIII века.
Полупьяная вольница была в восторге. Димитрий ездил стремя к стремени с атаманшей, выставлявшей на холод шикарный мужнин подарок - где-то умыканную роскошную парюру. Супруги везде вздымали победные чары, никому не отказывали в поцелуях и братании. Кричали: жди - Москва наша! Глохли от собственных выстрелов и фейерверков.
В Волоколамске неожиданно умер гетман Рожинский, единственный, кто удерживал остаток тушинцев от переезда в Калугу. Остаток войско немедля рассеивается: русские и татары шли в Калугу к Димитрию, поляки ехали в Дмитров к Яну Сапеге.
Пан Лисовский с атаманом Просовецким еще грабят под Суздалем, но оттуда выдавливаются. Напоследок обчищают Колязинский монастырь и уходят в Псков, Маринино вено.
2 марта 1610 года Скопин и Делагарди въезжали в освобожденную Сергиеву лавру, а 12 марта - в Москву. Им подносили хлеб – соль, били челом за спасение государства. Михаила провозглашали отцом отечества.
Будто бы Дмитрий Шуйский – брат царя и правительственный полководец завидовал успеху двадцатитрехлетнего августа. 23 апреля 1610 года Михаил обедал у родственника. Екатерина, в девичестве – Скуратова, супруга Дмитрия, преподнесла ему винную чашу. Михаил отхлебнул и упал замертво. Густая кровь лилась из носа, лекари не могли остановить. Смерть напоминала Борисову.
Юношу похоронили в приделе Архангельского собора недалеко от царей. Про Василия распространяли: с его подачи брат брата убил. Властолюбивый опасался венценосного соперничества! Ему де предсказали: верно – Михаил именем станет вместо него Русью править.
Громче других об измене трубил кликом народа и еще Болотниковым в рязанские воеводы утвержденный Прокопий Петрович Ляпунов. Он призвал рязанскую землю отложиться не к Димитрию, а - безыменно против Василия за убийство Михаила. Захар Ляпунов, родной брат Прокопия, ненавидел Бориса, приказавшего принародно кнутом его высечь за продажу боевого казенного запаса вольным донским казакам. Шуйского Ляпуновы полагали из Годуновской обоймы, потому не терпели по определению. Рязанская земля послушалась и опять отошла от центральной власти. Только Зарайск с воеводой князем Димитрием Михайловичем Пожарским остался Шуйскому верным.