Верноподданному Жолкевскому не оставалось другого, как встать на королевскую сторону. Не с московитами же против короля идти! Гетман стал давить на послов: пусть скорее уговорят своих в Смоленске.
Послы попросили дозволения списаться о Смоленске с Боярской Думой. Им отказали. Сослались на безотлагательность. Филарет и Голицын позвали из Смоленска делегатов.
Смоляне приехали. Поляки им тут же показали низверженного Шуйского. Ляхи склоняли Шуйского убеждать смолян сдаться, ссылаясь на бесполезность жертв, раз под поляками столица.
Василий сказал:
- Я – не царь.
Смоляне отвечали:
- Пусть Шуйский свержен, города ляхам не отдадим. Коли Дума за сдачу, она и вы, послы, – изменники.
Пока советовались, ляхи рыли. 21 ноября подкопом взорвали Грановитую башню и густыми толпами побежали в пролом. Защитники трижды выгнали неприятеля на глазах неистовавшего Сигизмунда, задумчивого гетмана и безмолвных послов.
В Москве польские командиры соблюдали притворную видимость союзничества, лишь простые воины говорили суть: «Не Москва нам указывает, а мы - Москве». Разгоряченное вином высокомерие прорывалось: один лях стрельнул в икону Богоматери, другой обесчестил девицу. По московскому настоянию первого виновника сожгли, второго высекли. Отношение к полякам не изменилось. Никому не нравилось, что из Белого города и Китая выселяли дворян и купцов для размещения в их домах ляхов и литовцев. Гонсевский, едва возглавив стрельцов, тут же их вывел от греха в пригороды.
Два месяца Дума ждала из-под Смоленска решения. Там так и не договорились. Сигизмунд, словно воцарившись, раздавал чины, места, земли и деньги тем московитам, кто в смоленском лагере к нему притерся. Договор Девичьего поля не подтверждал.
Оскорбленные затяжкой москвичи кричали:
- Мы присягали Владиславу, а не гетману Жолкевскому или его наместнику Гонсевскому! Чего поляки делают в Москве? Пускай уходят!
Масла в огонь подлил Делагарди. Он переформировал потрепанное Клушинской битвой наемное войско, получил от короны подкрепления, взял Ладогу, осадил Кексгольм и предложил в русские цари одного из шведских принцев – Карла - Филиппа. Объявил: за него воюю! Новый шведский король Густав II Адольф , сын скончавшегося Карла IX, стоял сзади.
Пан Лисовский удерживал для Димитрия Псков, Просовецкий – Великие Луки, Яму, Ивангород, Копорье, Орешек. Нежданно к Димитрию отложилась и Казань. Напротив, Великий Новгород объявил себя за Владислава.
Димитрий теперь провозглашал злейшую войну оставившим его ляхам и предавшему Сигизмунду. Калужские разъезды умертвляли поляков и литву, где находили. По весне царик намеревался удалиться в Астрахань. Создать волжскую вольную державу и грозить оттуда Москве.
Касимовский царь Ураз – Магмет повторно пристал к Димитрию, но был оклеветан сыном, донесшим о колебаниях отца в пользу Боярской Думы. Димитрий велел своим палачам Михайле Бутурлину и Михневу умертвить Ураз – Магмета, полутруп бросить в Оку. Соумышленника ногайского хана - Петра Араслана Урусова, рвавшегося отомстить сыну – предателю или клеветнику, посадили в темницу. Скоро Димитрий простил его и выпустил. От кола до златой медали устраивались в Калуге недалече: Димитрий с прощенным Урусовым выехал на охоту.
От прозябания и военных неуспехов Димитрий страшно пил. Лежа навзничь в санях, он клял предательство ближних. Опять досталось Урусову, в ряду малой свиты следовавшего за санями верхом.
Ногай не сдержался, ударил саблей, кинувши слова:
- Я научу тебя топить ханов и сажать мурз в темницу!
Меньший брат Урусова отсек Димитрию голову. Петр Араслан кинул голову Димитрия в мешок и призвал своих возвращаться в родные степи.
С вестью об убийстве царика в Калугу прискакал шут Димитрия Петр Кошелев. Поперек седла он привез обезглавленное тело.
Ударили в набат. Растрепанная Марина выбежала на площадь. Она была уже на сносях. Почувствовала тяжесть, хлынули воды. Бабки приняли младенца мужеского пола.
Марина нарекла его Иоанном в честь деда. Так будто бы и покойным царем Димитрием завещано.
Князь Дмитрий Трубецкой, Черкасский, Бутурлин, Микулин и другие, верные клевреты Димитрия, не захотели служить вдове с сыном. Арестовали ее и послали сказать в Москву, что до времени целуют крест Думе.
8
Король отпустил назад в Москву часть посольства: думного дворянина Сукина, дьяка Васильева, архимандрита Евфимия и келаря Авраамия (историка осады Лавры). Послы везли запоздалые уверения Сигизмунда: «Владислав скоро будет в Москве. Оставляю Смоленск, иду на Калугу». Но в Москве уже знали о смерти Димитрия и заключении Марины, потому усилили требования к королю: «Владиславу не царствовать, пока в Православие не крестится. Всем полякам выйти из Московской державы».
Жесткая линия возобладала ненадолго. В начале 1611 года Боярская Дума, взыскуя популизму Ляпуновых, потребовала их ареста и казни. Воеводе Шеину предписывалось сдать Смоленск. Посольству из-под Смоленска - оставить короля и ехать в Литву за Владиславом. Послы под Смоленском получили грамоту, не стремясь ее выполнять: увидели - патриарх Гермоген не приложил церковной печати.
Владимиро-Суздальская земля отказалась признать Владислава и побило посланное против них московское думское войско. В самой Москве поляков, литву, малороссов прозвали хохлами за бритые головы и чубы, драли с них на рынках вдвое.
Бесконечно шумели драки и ссоры.
Москвичи роптали:
- Мы по глупости выбираем из ляхов в цари. Время разделаться с ними!
Сигизмунд посылал в Москву указы, подписанные им и за королевича. Предписывал заплатить польско-литовским купцам по долгам, тянувшимся с царствования Иоанна!
Города поднялись на ляхов. Прокопий Ляпунов собирал войско в Суздале. К нему пришел бросивший Лисовского атаман Просовецкий. Привел шесть тысяч людей. Приняли других бывших тушинцев. В марте выступили к Москве. Ляпунов шел из Рязани, князь Дмитрий Трубецкой – из Калуги, атаман Заруцкий – из Тулы, князь Литвинов – Мосальский и Артемий Измайлов – из Владимира, Просовецкий – из Суздаля, князь Федор Волконский – из Костромы, Иван Волынский – из Ярославля, князь Волынский – из Ярославля. Понимали: Москва – не Россия, там прогнило, власть надо менять.
Патриарх Гермоген проклинал ляхов, устроивших в доме Годунова костел, звал в Кремль очистителей. Клевреты Гонсевского действовали наоборот.
19 марта во вторник Страстной недели в Москве забурлило всеобщее восстание. Димитрий Пожарский, после свержения Шуйского перешедший к Прокопию Ляпунову и им в Москву посланный, руководил. Сняли пушки с башен и загнали поляков в Китай-город. Гонсевский скакал всюду, напрасно пытаясь замирить столкнувшихся. Национальность шла на национальность. Вера на веру. Обычай на обычай. Воевали на Тверской, Никитской, Чертольской, на Арбате и Знаменке.
Старые и малые, вооруженные дрекольем и топорами, бежали в пыл сечи. Из окон, с кровель на ляхов сыпались камни, чурки, дрова. Капитан Маржерет с французскими наемниками отбил восставших, как вдруг раздался крик:
- Огонь!
Пылал дом тушинского и польско-думского приспешника Михайлы Салтыкова. С кровли его терема ветер бросал пламя на соседние постройки. Набат катил тугими волнами. Белый город пылал. Москвичи перестали сражаться, тушили. Наступила ночь, разрываемая пламенем.
Гонсевский совещался с Думой и решил выжечь изменников из домов, подступавших к московским стенам. Создать мертвое оборонительное поле. Так он избавлялся и от восстания, безопасил Кремль.