ЛАСТОЧКА
Под крышей нашей дачи — ласточкино гнездо. Гнездо похоже на серую корзиночку без ручки. Вчера мы подставили к стене деревянную лестницу, Димка влез и заглянул в гнездо.
— Птенцы там! — закричал Димка.
— Не трогай! — испугалась Катя.
— А я и не трогаю, — обиделся Димка.
— А какие они — эти птенцы? — спросил маленький Павлик.
— Какие, какие! Ну, такие вот, рот шире головы, у всех шеи, как прутики, а сами голые и синие.
— Некрасивые? — спросила Катя.
— Некрасивые, — ответил Димка, слезая с лестницы.
— У такой симпатичной птички ласточки такие широкоротые детки, — хмыкнул Павлик.
— Так они вырастут! — загалдели ребята. — И станут настоящими ласточками.
— Наверно, станут, — согласился Димка, пыхтя около сарая, куда он с Сережкой потащил деревянную лестницу.
Испуганная ласточка летала над ребятами и что-то кричала, кричала.
— Ругается, — буркнул Димка. — Думает, гнездо разоряем.
— Ласточка, ласточка — Лидия! Не бойся! — замахала розовым платочком Катя. — Мы не разоряем! Мы только на птенчиков хотели посмотреть! И все!
Ласточка, наверно, поняла, потому что замолчала и села в гнездо.
БАРАН-КРУТОЛОБ
Когда овцы несутся мимо лагеря, поднимается страшная пыль. В деревне овцы кучками подбегают к домам, толпятся около ворот. Если воротца закрыты и овец никто не встречает, они несутся дальше и бродят у сараев. Потом бегут на колхозный скотный двор.
— А ну, непутевые! — кричит на них пастух дядя Паша.
Он отгоняет потерявшихся овец от колхозного стада.
— Домой пошли, бяшки! Домой, бяшки, пошли!
И как только дядя Паша овец распознает? — удивляется Димка.
— Он их в лицо знает! — серьезно отвечает маленький Павлик. — Мы ведь знаем в лицо барана — крутые рога?
— Крутолоб, — говорит Димка, — совсем другое дело. Крутолоб — особенный баран.
Баран, по кличке Крутолоб, по селу не бегает. Придя с поля, он, словно вкопанный, останавливается против своих ворот и призывно, басисто долго блеет: «Бэ-э-э-э-э, Бэ-э-э-э-э...»
Хозяйка барана, старушка баба Мотя, никогда не торопится.
— Никуда не денется! — говорит баба Мотя. — Не пущу, так ворота размолотит, а войдет!
И правда, если барана долго не впускали, он разбегался и бил в ворота круглыми огромными рогами.
— Сейчас, сейчас! — спешила тогда баба Мотя. — Дурень ты мой безмозглый. Голову расшибешь! Рога сломаешь! — и впускала барана во двор. — Заходитя, наше величество! — говорила баба Мотя, низко кланяясь крутолобому. — Кушать давно подано! Заходитя, Ваше величество! Заходитя!
ТУШКАНЧИК
— Пап, а ты чего спишь? — спросил Алешка, поворачиваясь на другой бок. — Комбайн сломался?
— Не сломался. Кабы сломался, не спал.
— Пап, а солнца опять нет? Дождь будет? А как же лен? Теребить пора.
— Какое солнце? — удивился отец, не открывая глаз. — Ночь на дворе. Вот тушканчик... неугомонный...! Спи... говорят..
— А... — протянул, засыпая, Алеша.
Но солнце Алеша увидел. Оно вставало из-за бугра, показывая свою раскаленную макушку.
Солнце поднималось все выше. Вот оно покатилось в весело искрящейся речке, опустило в прохладную а прозрачную воду длинные горячие лучи, умылось. Потом с веревки, что натянута у крыльца, взяло полотенце и вытерлось основательно, как это делает папа. Два красных вышитых петуха выпорхнули с белого полотнища и уселись на жердочке.
«Ку-ка-ре-ку! — пропел большой красный петух и спросил у другого: — А ты чего не поешь?»
«Сейчас, — ответил другой вышитый красный петух, — вот только гребешок отряхну, а то помяли. — И пропел звонко и радостно: — Ку-ка-реку-у-у-у!»
Солнце тем временем шагало по полю, по срезанными коротеньким соломинкам, влезало на высокие желтые скирды, прыгало оранжевым мячиком.
Голубая росинка скатилась с листа березы и засветилась. Большая глазастая лягушка широко открыла рот и проглотила сверкающую каплю.
«Ква, — сказала зеленая, — до чего вкусна! А что это Алешка до сих пор спит? Обещал Сенечке на пруд идти, карасей ловить, а сам?»
«Алеша! — крикнул большой красный петух, вспорхнув на раскрытую дверь сеновала. — Вставать пора!»
Высушенная травинка щекотала Алешу за ухом и фыркала, как колхозный жеребчик Буян.
— Уже? — спросил Алеша, открывая глаза. На сеновале было темно. Пахло травами. Где-то в углу скреблась мышь.
— Спи, — недовольно проворчал отец. — Луна еще в небе гуляет. Разбужу, не проспишь своих карасей. Ну и неугомонный, право, тушканчик!
О КОМАРИКЕ-ВЕРТЛЯВИКЕ
В окне спальни — рамки с натянутой марлей. Это от комаров. Но комары все равно успевают проскочить через дверь.
Один такой вертлявый комар крутится около Надиного уха и звенит, звенит.
— А что комар говорит? — спрашивает Надя шепотом у Кати.
Катя лежит на кровати рядом.
— Не знаю, что твой комар говорит, — сердито отвечает Катя, отмахиваясь от кого-то. — А мой все спрашивает: «Ты спии-шь?.. Ты спи-и-шь?»
ЯШКА-ТАРАКАШКА
В спичечной коробке у Дениса живет жук. Жук большой, толстый, как дубовый желудь, с цепкими сильными лапками. Жука Денис назвал Яшкой-таракашкой.
Если положить спичечный коробок с жуком под подушку, то все равно слышно, как он по стенкам скребет лапками.
Все ребята уговаривают Дениса выпустить жука на волю. Но Денис выпускать его не хочет. Денис говорит, что таракашка-Яшка — вредный, майский жук. Что Яшка зароется в землю и будет есть корни у дуба. Потому он похож на желудь.
Мы не поверили Денису и спросили у Елены Владимировны. Воспитательница сказала, что не сам майский жук вреден, а его толстая, жирная, лохматая, похожая на гусеницу личинка. Личинка живет в земле несколько лет, питаясь маленькими корешками деревьев.
— Вот видишь, Денис, твой таракашка-Яшка не вредный. Ты его выпусти. Пусть летает.
— Пусть, — нехотя соглашается Денис и открывает коробок. Но жук не вылетал. Он, наверно, задохнулся в тесном спичечном коробке и умер.
ВРЕДНЫЙ КОКОКОР
В этом году с нами на даче живет петух по имени Кококор. Кококор — вредный-превредный! Чаще всего он ходит около курятника. Злые петушиные глазки так и зыркают по сторонам. Лапы у Кококора крепкие, пальцы длинные, с когтями, а клюв желтый и горбатый.
Как завидит Кококор чужого, со всех ног бежит и норовит сзади в пятку клюнуть. И зачем ему чужая пятка? Клевал бы себе корм, землю лапами разгребал, на дороге в песке купался бы, как все куры! Так нет же! Ходит, ищет, какой бы вред сотворить! А если завидит другого петуха, перья у Кококора дыбом встают! «Ко-ко-ко!» — закричит Кококор и давай драться. Только перья во все стороны летят. Другие петухи в гости к нам не ходят. Кококора боятся. Нехороший петух, недружный!
Раз насыпали мы корма в кормушку. Куры подбежали, клюют да похваливают: «Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!»
А Кококор выхватил кусок, оттащил подальше от кормушки и кричит: «Крх! Крх» — сам вроде не ест. Вроде кур зовет. Куры подбежали, спрашивают: «Ко-ко-ко? Ко-ко-ко?»
«Крх!» — отвечает Кококор, а сам все и склевал.
О КРИКЛИВОЙ КУРОЧКЕ
Все куры как куры. А вот курочка-пеструшка страшная крикуша. У курочки-пеструшки есть сыночек. Курочка сидела на гнезде, высиживала десять яичек. А из скорлупок вылез один только цыпленок по имени Кокс.
— Поэтому, — говорит тетя Маша, наша повариха, — у курочки-пеструшки характер испортился.
Цыпленок Кокс бегает за мной по пятам, учится кричать. Но у него пока не получается. Все «кокс» да «кокс»!
А курочка-пеструшка целый день только и делает, что караулит сыночка, кормит да под крыло прячет. Кокс подрос, ему охота с другими цыплятами поиграть, а курочка-мама не дает! Чуть что — и клюнет в хохолок приятеля Кокса. Благо некому заступиться. Все цыплята ведь инкубаторские.