На террасе слышен негромкий разговор. Завтрак кончается. Солнце начинает припекать сильнее, а Динка все стоит, не желая возвращаться и не решаясь уйти.
Она стоит так долго, что всем в доме делается не по себе.
В летней кухне возится Лина. Она шлепает на доску тесто и, налегая на него сильными руками, взглядывает в окно.
«Стоит… битый час стоит», - сокрушенно вздыхая, думает она.
Круглое лицо ее с ямочками на щеках омрачается. Ночной приезд дворника, о котором она боязливо думает все утро, вылетает из ее головы. Сочувствие к Динке все сильней охватывает жалостливое сердце Лины.
«Ножки-то небось подгибаются… И головочку солнышко печет, - расстроенно думает она, все чаще взглядывая в окно. - Катя не мать, у ней душа не болит».
Но Лина не хочет поддаваться жалости. Хотя она и вынянчила Динку на своих руках, а тоже понимает, что девчонка растет сорвиголова.
«Утресь Алиночке досадила и с теткой горланила. Да еще у Мышки все сливки вылакала. Беда с ей! - Вспоминая о сливках, Лина не может удержаться от улыбки, и симпатии ее снова перекидываются на сторону Динки. - Тоже ведь дитё… Сливочек-то хочется попробовать… Много она понимает, кто больной, кто здоровый…»
Лина в сердцах налегает на тесто. Мучная пыль оседает на ее пушистых бровях, сердце окончательно растравляется жалостью. И, взглянув еще раз в окно, она бежит отыскивать Катю. Катя сидит на ступеньке террасы с двумя старшими племянницами и громко, как-то чересчур громко и весело, читает им «Приключения Тома Сойера». Но девочки слушают невнимательно - их беспокоит младшая сестра.
- Катя, можно я позову Динку? - прерывая чтение, спрашивает Мышка.
- Не надо. Постоит, постоит и придет сама, - Катя хочет выдержать характер.
- Но Динка не придет сама, - огорченно вздыхает Мышка.
- Конечно, сама она не придет, - подтверждает и Алина. - Пусть Мышка позовет ее, Катя!
- Я пойду, Катя, ладно? - вскакивает Мышка.
- Ну хорошо. Пойди и скажи этой противной девчонке, что я читаю вам «Тома Сойера». Пусть идет слушать, - Смягчается Катя.
Мышка бежит к калитке и, замедлив шаги, тихонько приближается к сестре:
- Диночка! Пойдем домой! Катя будет читать нам «Тома Сойера».
- Пусть она подавится своим «Томом Сойером»! - грубо отвечает Динка.
Мышка растерянно отступает, моргая короткими ресницами.
- Ой… Как тебе не стыдно так говорить! Если Катя подавится «Томом Сойером»…
- Уйди! - сердито прерывает ее Динка и снова утыкается лицом в калитку. Не хочу я ни с кем говорить! Я скоро умру…
- Как?.. Почему ты умрешь? - заикаясь от волнения, спрашивает Мышка.
- Потому что у меня сердце лопнет от злости! Смотри, я уже сделалась больной.
Динка поворачивает к сестре свое лицо. Она действительно чувствует, что умирает. Горькая обида и жалость к себе отражаются в ее глазах, нижняя губа тихо опускается, щеки вытягиваются. Мышка бросается к ней, обхватывает ее обеими руками, тоненький голосок ее дрожит от огорчения:
- А мама?.. Что скажет мама?..
Динка глубоко вздыхает, губы ее шевелятся, слова застревают в горле:
- Мама скажет, а где же моя третья дочка? У меня было три, а тут только две…
Глаза Мышки наполняются слезами.
- Тут только две дочки, а у меня было три… скажет мама, - тоскливым шепотом повторяет Динка.
- Не говори так… - жалобно просит ее Мышка. - Зачем ты все это придумываешь?
- Мышка! - раздается с террасы голос Кати.
Динка мгновенно приходит в себя и хватает сестру за руку:
- Вытри глаза, а то Катя скажет, что я тебя обидела!
Ты всегда подводишь меня!
- Как я тебя подвожу? Ты сама… - шмыгая носом, защищается Мышка.
- Нет, не сама! Зачем ты мне утром сливки дала попробовать? «Попробуй, попробуй, два глоточка»! - сварливо передразнивает сестру Динка.
- Так я же не знала, что ты всю чашку выпьешь, - морщась, оправдывается Мышка.
- «Не знала»! Ты никогда ничего не знаешь, а у меня во рту такой вкус, что если мне попадет что-нибудь, так я уже все целиком проглатываю!
- Мышка! - настойчиво зовет Катя.
- Иду! - откликается Мышка и тянет сестру за руку. - Пойдем… ну, пойдем же!
- Нет! - вырывает свою руку Динка. Мышка возвращается одна.
- Динка не идет, Катя.
- Ну и пусть стоит до приезда мамы! - с досадой отвечает тетка.
Чтение «Тома Сойера» прекращается. Алина берет книгу и уходит к себе в комнату.
- Я сейчас дочитаю три страницы и сама позову Динку, - говорит она, уходя.
- Катя! - запыхавшись, говорит Лина и, вытирая фартуком перепачканное мукой лицо, присаживается на нижнюю ступеньку. - Это что же ты, Катерина, делаешь, а? Поставила девчонку у калитки, и стоит она у тебя, как пугало огородное, битых два часа! Никакие нервы не выдержат, право слово! - сердито выговаривает она Кате.
- Да не ставила я ее! Она из упрямства стоит, да еще хочет показать всем, какая она несчастная!
- Да уж чего тут показывать! Постой-ка два часа безо всяких делов да на своих ногах! Ой, да как же это ты надумала, Катя!
- Да ничего я не надумала! Я только запретила ей идти гулять! - окончательно сердится Катя.
- «Запретила»… Гляди-ко! Так она тебя и послушает! Ишь стоит перемогается. Головочкой своей измысляет чтой-то. Ножкой об ножку постукивает… - приподымаясь на верхнюю ступеньку и глядя на сиротливую фигурку у калитки, говорит Лина. - Пойдет, беспременно пойдет! - с уверенностью добавляет она и, присаживаясь около Кати, шумно вздыхает: - Ох и что ж это за разнесчастный день нынче! Не успел петух пропеть, как все напасти на нас свалились… Тот стучит, а тот и вовсе, как покойник, в калитку лезет…
- Что такое? - удивленно спрашивает Катя и поспешно отсылает Мышку: Пойди займись чем-нибудь. Мышка неохотно идет в комнату.
- Что ты говоришь, Лина? Я не понимаю…
- А что тут понимать?.. Не первый раз… - Лина придвигается ближе и, понизив голос, рассказывает: - Никич-то наш… опять новый костюм пропил! Еще поперед Герасима заявился… Уж я против ночи не стала говорить вам…
- Откуда же он заявился?
- Известно откуда. Може, и впрямь в городе был, только похоже, что где-нибудь тут на пристани запил. И весь, весь, до ниточки расторговался… Да не поздно пришел, чуть-чуть так темнело еще. Вы на террасе чай пили, а Динка по саду бегала…
- Но Динка ничего не сказала, - удивленно прошептала Катя.
- Да разве Динка скажет? Она и ко мне-то ластилась, чтобы я молчала… Ну, я вчера-то смолчала, а нынче уж невмоготу…
- Действительно, несчастье какое-то! - расстроенно говорит Катя.
- Кругом несчастье… что на даче, что в городе, везде нам клин! - горестно подтверждает Лина и еще ближе придвигается к Кате. - Ведь вот я все думаю… Кто же это к хозяину-то наведывался? Уж не сыщик ли какой? Так он у меня в глазах и стоит, так и стоит…
- Глупости! - нетерпеливо обрывает ее Катя, - Вот Марина приедет и окажет. Может, кто-нибудь к ней на службу заходил…
- Глупости! - нетерпеливо обрывает ее Катя. Вот Марина приедет и скажет.
Может, кто-нибудь к ней на службу заходил.
- Катя! Ушла! Ушла! - радостно кричит Мышка, выбегая из комнаты. Я в окно смотрела! Ушла! Убежала Динка гулять!
- Ну, вот те и все! - подымаясь, говорит Лина. Улетела птичка в далеки края!
Глава 4
МАКАКА
Важно и неторопливо течет Волга. Большая река такая тихая и ласковая сегодня, что кажется, можно лечь на ее теплую воду, положить голову на волну и закрыть глаза. Волга будет плыть да плыть вместе с тобой мимо обрывистых берегов, мимо пристаней, мимо кудрявых лесистых гор, далеко-далеко… Повернет направо, повернет налево. Куда плывешь, Волга? А куда тебе, девочка, нужно? Неведомо куда нужно Динке…
Она сидит на обрыве, свесив вниз ноги. Под обрывом каменистый берег, у берега плещется желтенькая волжская водичка… - А подальше вода глубокая, темная, но это не везде, есть такие места посредине реки, где из-под воды вдруг выходит остров-коса… Ударит над Волгой гроза, блеснет молния и усеет косу чертовыми пальцами. Надо эти пальцы собрать и зарыть на Лысой горе. А самой притаиться и ждать. Как наступит полночь, прилетит черт за своими пальцами. Вот тогда проси у него один глаз. Разозлится черт, не будет давать свой глаз, а ты пальцы ему не давай… Загудит-забушует Волга, брызнет с неба молния, пора черту свои пальцы на косу бросать, а пальцев-то у него нет! И отдаст он тебе свой огненный глаз, вденешь ты его в колечко л носи всегда при себе. Как захочет кто тебя обидеть, поверни колечко, мигни на обидчика чертовым глазом, и пропал тот человек, как не был…