Что-то какие-то тупые у меня сегодня остроты… И злые. Надо остановиться.
— Какое зеркало, падре? — нахмурился сынуля, натягивая футболку. — На служанке не было чёрного платка, как это принято делать у всех во время траура. Или в России как-то по-другому?
— Так же. Но на службе ходить неделями в черном платке не будешь, работа есть работа.
Калитка открылась полностью, мы вошли внутрь.
— Ждали мы вас, ждали! Господи! Новые лица, свои, родные. А у нас тут невесёлые времена… — грустно сообщила хозяйка, возвращая Екатерине Матвеевне папку с только что предъявленными и изученными документами. — Муж давно говорил мне, что только с вашей миссией в регионе и начнётся нормальная планомерная работа.
— Мы вам искренне сочувствуем, Ольга Евгеньевна… — со скорбью в голосе начала говорить Катя. — Хотя слова не обязательно облегчат боль от потери человека, они могут послужить напоминанием о том, что вы не одиноки, и что близкие вам люди, коллеги, разделяют тяжесть вашего горя. Разрешите мне от имени Департамента внутренних дел России принести глубокие и искренние соболезнования по поводу нашей общей утраты. Посол Дмитрий Николаевич Кострицын был и навсегда останется в памяти коллег и соратников…
Супруга покойного в ужасе выпучила глаза.
Рот её беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы, вытащенной на береговой песок.
Позади мягко скрипнули закрывающиеся въездные ворота, лязгнула калёная сталь закрывающегося замка, Дино вытащил ключ и встал возле «Нивы».
По оцинковке над воротами вовсю отбивали барабанную дробь тяжёлые дождевые капли.
Ой, мля…
— Причём вообще здесь Дмитрий Николаевич⁈ — вскрикнула она тонким голосом. — И он не посол, а консул! Он где? Он же только что был здесь, в доме! Где мой муж⁈ Дима, Димочка, ты у себя⁈ Что случилось?
С этими словами она стремглав побежала к крыльцу, садовник отбросил грабельки в быстро увеличивающуюся дождевую лужу и поспешил за ней.
— Значит, её муж не умер, — хмыкнул adottato.
Мы стояли и растерянно переглядывались,
— Что? Здесь? Что здесь происходит, вашу душу⁈ — не выдержал я.
— Я ничего не понимаю, Максим, — пробормотала Селезнёва. — Но, похоже, слухи о смерти Дмитрия Николаевича Кострицына оказались сильно преувеличены.
— И кого же тогда убили? — тихо спросил Дино.
— Кого, кого… Выходит, убили Андрея Артемовича Полосова, других сотрудников тут нет, — убитым голосом промолвила Екатерина.
— А почему записано по-другому? Как это? — изумлённо уточнил сынуля.
— Да, как⁈ Проклятье, ну как так могло получиться, а⁈ — распсиховался я. — Кто составлял этот сраный меморандум⁈ Ах, да, это напутала одна девочка из канцелярии Демченко, она уже уволена! Ну, и кем мы сейчас выглядим?
— Криком делу не поможешь, Максим! — но и она не смогла сохранить спокойствие.
— Дикость! Как можно было перепутать консула с послом? Что за подстава? Почему в канцелярии не вычитали документ, что это за подход такой к работе? — продолжал громко возмущаться я.
— Хватит! Ты ещё предложи всех уволить! А кто, кто именно, по-твоему, должен был вычитывать, если в аппарате Департамента числятся всего четыре человека на все наши представительства, и лишь недавно Сергею с боем утвердили «штатку» на пятерых⁈ — нервно отреагировала Екатерина Матвеевна.
Сразу я не нашёлся, что ответить.
— Мы все только учимся! Все, и ты тоже! Я совсем чуть-чуть работала по профилю на Земле, но зато здесь считаюсь офигительно крутейше-крупнейшим специалистом! Это же смех! Кострицын в прошлом был учителем географии в лицее, а его жена преподавала там же историю. И это очень удачное приближение, слава богу, что главный отдал их Демченко! Кхе! Несмотря… на весь пресс отдела образования… и… — голос Селезнёвой сорвался на писк:
— Учимся! Одна зашилась в текучке и напутала с должностями, ещё плохо различая их, другой вообще забыл что-то дописать! Там письмо не дошло, здесь испорченный телефон! У нас нет дипломатической школы, понимаешь, это мы с тобой сейчас её пишем, в реальном времени, между прочим, здесь и сейчас! Охо-хо… Что застыли-то, ребята? Пойдём, что ли, пока там супруги Кострицыны друг друга валокордином не отравили!
Консулом России в Стамбуле оказался невысокий, худой, даже высохший, будто изможденный длительной тяжелой болезнью, мужчина лет пятидесяти пяти. Хотя вполне можно и все шестьдесят дать. Тут угадать трудно, надо досье смотреть…
Узкое морщинистое лицо, заострённый подбородок, запавшие, нервные, блестевшие от нахлынувшей тревоги глаза под развитыми надбровными дугами. Седые волосы только на висках, на лысину уже нечего зачёсывать. Усы недавно коротко подстрижены, он то и дело пробует щетину согнутым пальцем, а может, нос так почёсывает.