Карта. Та самая, подробная — бумага была старой, истрёпанной, неестественно жёлтой, линии рисунка будто выжжены кислотой.
В трубе внезапно завыло.
— Возьмите её! — вдова резким движением сунула мне в руки бумажный лист. — Только поклянитесь, что не пойдёте в это проклятое ущелье! Слуги дьявола ненавидят любопытных… Но уж если решитесь… — её губы искривились в подобие улыбки, — захватите серебряные пули. Или святую воду. Хотя в прошлый раз это не помогло, ведь…
Она опять не договорила.
Стук в дверь заставил всех вздрогнуть.
Негромкий, металлический — будто стучали не обычным дверным кольцом, а тяжёлым обручем от бочки. Дино вскочил, опрокинув кружку, сунул руку под куртку к кобуре. Липкая чёрная жидкость растеклась по столу, образуя очертания, похожие на когтистую лапу.
Я встал, чувствуя, как ледяной ветерок обвивает лодыжки.
— Миссис Молли? Я к вашим гостям! Увидела авто возле дома! Меня послала мама, Ребекка Линденбаум! — девичий голос за дверью был сладок, как сироп, и от этого по спине Бернадино, уверен, побежали совсем другие мурашки.
— Это я, Аурора!
— Аурора! — заволновался парень.
Поймав кивок хозяйки, я, пряча пистолет за спиной, медленно открыл дверь.
Да, на пороге стояла Аурора, владелица мотороллера Vespa 150, таким же ярким, как отблеск заката под тучами в её рыжих волосах.
Когда мы вышли из дома Молли Блюм, дождь внезапно прекратился. Над Ущельем Весёлого Духа, видневшимся на горизонте, плыли низкие серые тучи с чёрными прожилками дрожащих теней. Мне показалось, или эти кривые действительно задвигались, пытаясь сложиться в слова «Добро пожаловать»? Велика сила воображения…
А вот Костя Лунёв не рефлексировал бы, а действовал, решительно и быстро.
Ох, что-то тяжко на душе.
По инициативе одуревшей в одиночестве вдовушки, Аурора ненадолго задержалась на крыльце, ввязавшись в бесхитростный разговор с обсуждением свежих городских сплетен. Смеясь над чьей-то нелепой историей, она даже не заметила, как я ухватил Бернадино за локоть, оттянув его в сторону. Пальцы впились в его руку, словно пытаясь удержать не только сына, но и собственное нервное дыхание.
Где-то за спиной, за чертой горизонта, Чёрные горы высились, словцо изломанные клыки, окутанные сизой дымкой — даже отсюда их очертания пульсировали угрозой.
— Запомни, — прошипел я, наклоняясь так близко, что он отпрянул, — отныне мы вообще не интересуемся этими грёбаными Чёрными горами, Ущельем Весёлого Духа и даже долинами реки Хребтовой!
— Конспирация? А-а… За нами будут следить враги? — догадался отрок шёпотом. Его пальцы сжали овальную пряжку ремня, а взгляд метнулся в сторону хребта.
— Вот именно! — Голос сорвался, и я невольно обернулся, поймав краем глаза движение в окне соседнего дома — штора дрогнула, или это ветер? — Золотые россыпи, пропавшие старатели, вся эта мистика… — забудь. Ни с кем, ни звука, мы не будем повторять ошибки Полосова! Тут вообще, спаси господи, слово лишнее промолвить… придётся рвать когти в ускоренном темпе. Это понятно?
— Ещё бы! Не хочется получить удар тесаком в спину! — Дино фальшиво рассмеялся, но глаза округлились. Наконец—то до него стало доходить, что все происходящее вовсе не захватывающее приключение.
Кисть его сама потянулась к рукояти подаренного ему капитаном Райаном Дудаком томагавка с клинком из шеффилдской стали и старых индейских легенд. В виду сложной международной обстановки, Дино его носит постоянно, засунув страшноватый нож BUCK FRONTIERSMAN под водительское сиденье пикапа.
Но сегодня в привычном жесте сквозила паранойя, будто металл, заточенный в тишине прерий, шептал о тенях, крадущихся за нашими спинами.
А топор и впрямь был знатный!
Не просто инструмент на все случаи жизни, а воплощённая душа мастера-кроу, чьи глаза помнили каждый изгиб земли, каждую кривизну реки, что когда-то текла сквозь земли племени. Качественно сделанное, продуманное до мелочей орудие убийства, — знающий человек ваял! В меру тяжёл. Не очень широкое лезвие томагавка правильно посажено на чуть изогнутой длинной рукояти, вырезанной из древесины плотного горного ореха, что столетиями рос на границе ныне священных земель. Дерева, вобравшего в себя терпкость корней и горьковатый дым костров, в руке шершаво-тёплое, как кожа старейшины, рассказывающего легенды детям.
Металл, тёмный от времени и дымовых обрядов, отливал синевой, а заточенная кромка хранила две зарубки — немые письмена побед и потерь.
Ни тебе резных ликов, ни пошлых перьев, ни пёстрых лент — лишь несколько нитей бисера у оголовья, сплетённых в узор «след медведя». Белый, чёрный, кроваво-алый — цвета пути воина: чистота намерений, тьма сомнений, цена крови. Эти бусины вокруг рукояти, туго сплетённые не для красоты — чтобы хорошо держала рука, вспотевшая в бою.