Для нашей же работы потребуется совершенно другой, особый, даже обратный, что ли, подход, оставляющий все сомнительные, неясные и неявные информационные ниточки снаружи, а непонятные детали на виду. Со временем все эти подозрения, слухи и сплетни, недосказанности или случайно подслушанные оговорки в частных беседах начнут сплетаться с другими ниточками. Найденные ранее детали состыкуются с новыми, подтвердятся или приведут к интересным и неожиданным выводам — родится новый продукт со своими открытиями и обоснованными озарениями.
В этот безветренный день дождь обрёл полную свободу действий — прямыми струями с силой падал в пыль и на крышу консульства, и каждая его капля, казалось, была свинцовой, литой, неимоверно тяжелой. Какая-то минута, и ливень ещё громче забарабанил по покрытой непривычным иностранным шифером кровле двора и листьям, по широкому козырьку над воротами и ступеням крыльца, по вытоптанной и выгоревшей площадке двора без единой травинки.
Входная дверь была открыта звукам дождя и посвежевшему прохладному воздуху с запахом озона. Тот самый уют надёжного убежища. В комнату заглянул Дино. Он снял и резко встряхнул куртку, сбрасывая капли в маленьком предбаннике, повесил её на стойку-вешалку.
— Ну и молчун же этот Арби! Говорить с ним, как с осьминогом, он только щупальцами пошевеливает и постоянно смотрит куда-то в сторону… И на улицу не выйдешь, там ручьи вниз бегут.
— Помогай, раз пришёл, — распорядилась Екатерина Матвеевна, устало показывая рукой на свободное место возле стола. — Забирай вот эту стопку и сортируй документы по видам.
— Бли-ин… Лучше бы я с Арби разговаривал…
— Это ты его очередным «блинам» научила? — догадаться было не трудно.
— Ну, прекращай… — чуть поморщилась Селезнёва. — Бернадино должен владеть живым, разговорным языком, ловить оттенки и понимать нюансы.
— Блин это не нюанс, — умело возразил я, — нюанс, когда блин горелый.
— Да вы оба иногда такие словечки используете, что хоть полицию нравов зови… — проворчал Дино.
— И ты их понимаешь? — насторожился я.
— А что там понимать, все люди ругаются одинаково.
— Ну, сын, это был не я, это… другой человек.
— Ты на кого это намекаешь? — возмутилась Екатерина свет Матвеевна.
— Ни на кого! — помотал я головой с честными глазами. — Просто есть такая поговорка: «Ругается, как дипломат, пьёт, как учитель и курит, как медик».
— Сам придумал? Ой… А это что такое? — Екатерина отставила очередную бумажку подальше, затем взяла очки для чтения, которые надевает редко и, как мне кажется, больше для красоты.
— Ничего не понимаю!
— Да что там? — вслед за мной ближе к начальнице придвинулся и Дино.
— Откуда вообще это здесь⁈ — продолжала интриговать Селезнёва. — Это какая-то экспедиция? Археологи? Откуда этот список?
— Да прочитай уже! — потребовал я.
Екатерина Матвеевна поправила очки и медленно прочитала написанное:
«Град сей Стомбул поелику зело велик есмь, або построен купно посолонь в оболонь, деньгой и разумом осложнён богато. Но холопьев што детинец чорнага дуба пред фронтиркой от подлой каманчи с Дикай Прерьи угольями на бересте рисовали без крова дщаного да с грудами мешков землицей набитых — на кол с затёсами иль в четвертя топором! Воры и тати окояныя злато казённое отмыли, затем распилили! Повинны смерти!»
— Да уж, это документ серьё-озный… — протянул я. — Вот и думай тут, когда Смотрящие сюда людей закинули…
— В смысле?
— Катя, документ, хоть и всего лишь список с оригинала, суть вещь древняя, не наших дней писанина.
— Где же тогда оригинал? — воскликнула Селезнёва.
— Кто знает, кто знает… Музеи здесь вряд ли есть. Разве что у американцев? В манускрипте имеется упоминание о команчах!
Тут Дино не выдержал и расхохотался.
— Это же Макс подложил бумагу! Написал и подложил, мы ждали, когда ты до неё доберёшься!
— Что⁈ Ах вы, сво-олочи такие… Паразиты заразные! А я-то, дура!
— Археологи! Учёные! Пропавшая экспедиция, таинственные раскопки в Дикай Прерьи! — напомнил я.
Мы с сыном ржали уже вдвоём, весёлая архивариусная шутка явно удалась.
— Ну, весело же, Екатерина Матвеевна!
— Весельчак нашелся, — фыркнула она.
— Это врождённое! И круг общения. В раннем детстве я не был пришиблен возложенными надеждами, а в юности меня всегда окружали весёлые, счастливые люди, которых мама упорно называла алкоголиками… Кстати, хозяину этого кабинета, судя по всему, тоже не было чуждо чувство юмора, — добавил я, кивнув на висящий сбоку от стола плакат компании Northrop Grumman с надвигающимся на зрителя стальным монстром, под которым был начертан слоган строителей американских авианосцев «90,000 TONS OF DIPLOMACY» — «90000 тонн дипломатии».