Семьёй ветеран за годы службы так и не обзавёлся, а потому большую часть времени он слоняется по набережной, у причалов и пакгаузов, общаясь с рыбаками, докерами, охраной и флотскими.
Во время одной из таких прогулок, Лерой и наткнулся на Бернадино, который с гитарой в руках сидел на берегу неподалёку от устья реки Арканзас, в приметном месте, которое народ называет «Брёвна». Название дадено неспроста. Давным-давно свирепый ураган выбросил далеко за кромку прибоя шесть огромных древесных стволов, разложив их на берегу, как это умеет природа, неожиданно, но живописно.
Со временем тяжелые лесины где-то на треть, и где и наполовину погрузились в песок и гальку.
Так как нормальных лавочек и даже скамеек на набережной всё ещё маловато, молодые ребята из Додж-Сити, да и не только они, приспособились устраивать на огромных стволах вечерние посиделки, пикники и джем-сейшены с танцами. На «брёвнах» можно лежать, сидеть поверху или на песке, в зависимости от погоды прислоняясь спиной к дереву с той или другой стороны.
Потом возникла пара очагов для вечерних костров, на которых всегда можно пожарить на рожнах свежую рыбу, выпрошенную у владельцев, вернувшихся с моря баркасов тут же.
Завершили тему обустройства «Брёвен» проведением массового народного мероприятия, которое у нас бы назвали субботником, во время которого с исполинских стволов удалили остатки коры и спилили все мешающие отдыхающим ветви, оставив только самые высокохудожественные элементы.
Дино немного напрягся, зная, кто стоит перед ним, но старик неожиданно спокойно и со знанием дела заговорил о рок-музыке, похвалил его игру и попросил гитару. Пацан рискнул и не прогадал. Лерой взял инструмент, и через минуту старик выдал такой мастер-класс, что мой парень обомлел.
Лерой начал одну за другой исполнять композиции из альбомов выдающегося музыканта Джо Сатриани, навеки занявшего видное место в истории электрогитарной музыки… Сатриани, как известно, велик в совокупности всех трёх своих проявлений — учителя, гитариста и композитора. Лерой оказался не просто рокером, а настоящим виртуозом, который знал, как заставить гитару петь. В какой-то момент Дино, по его признанию, показалось, что Сатриани самолично материализовался на Платформе-5.
С тех пор они стали часто встречаться на «Брёвнах», и юный рокер начал играть в разы лучше. А Лерой, хоть и не любил публичные места вроде молодёжного «Кентуккийского цыплёнка», где каждый второй гитарист из подъезда считал себя богом, нашёл в Дино родственную душу. Юность, конечно, безжалостна, и кто-то в «Цыплёнке» мог бы начать глумиться над стариком, но тут Лерой был в своей тарелке — среди музыки, моря и свободы.
Чёрт, в какой-то момент мне стало просто завидно!
И я напросился, чтобы познакомиться с мастером и взять у него пару уроков. Всё оказалось ещё круче, чем я себе представлял!
…Мы втроём сидели на берегу глубокой бухты Додж-Сити, где море, словно тёмный бархат, сливалось с южным небом, а луна рассыпала серебряные блики по волнам.
Лерой, руки которого, изборождённые морщинами, словно старая лоция, бережно держали «Эпи», и мы с Бернадино, чьи пальцы только начинали познавать магию струн, не сводили с рук мастера глаз.
Огоньки на склоне мерцали вдалеке, как звёзды, упавшие в море, а вокруг царила тишина, нарушаемая лишь шёпотом прибоя и удивительно красивыми аккордами, рождающимися под пальцами мастера.
Старик с седыми волосами, развевающимися на затихающем вечернем бризе, улыбался, глядя на парня. В эти минуты и часы в смотрителе не было ничего «полоумного», настолько он отвлекался от действительности. Глаза его, словно два омута, хранили в себе бесчисленные романтические и героические истории, которые могли бы заполнить целые книги, которые никогда не будут написаны…
Лерой говорил с нами о музыке, о её душе, о том, как она может быть не просто чередой звуков, а целой вселенной, где каждая нота — это частичка блуждающей звёздной пыли, а каждый аккорд — взрыв сверхновой.
— Видите ли, парни… — звучал низкий и тёплый голос, словно звук старого доброго Fender Precision Bass, — музыка это не просто техника, это дыхание. То, что ты чувствуешь здесь, — он приложил руку к груди. — И здесь, — коснулся виска. — Когда ты играешь, то не просто дергаешь струны или работаешь слэпом. Ты рассказываешь историю, потому что тебе уже есть, что сказать миру. А потом ты становишься проводником между мирами.
Он снова взял гитару, и его пальцы, словно по волшебству, заскользили по палисандровой накладке тонкого грифа. Зазвучала мелодия, которая, казалось, родилась из самого моря — глубокая, пронзительная, полная тоски и надежды. Это была композиция о бескрайних просторах, мечтах, которые никогда не умирают, и о любви, длящейся вечно.