Двое не по профессии щуплых санитаров, словно в замедленной съёмке, вывели мужчину в мятом домашнем халате. Он сильно хромал, а его правая рука, туго перетянутая бинтами, безвольно свисала, как сломанное крыло.
— О, господи…
— Долечиваться будет дома, — пробормотал я, наблюдая, как жена пострадавшего вышла на крыльцо. Её чёрное траурное платье колыхалось на ветру, сливаясь с тенями под крышей. Ребенок лет пяти, прижавшийся к ее ноге, смотрел на отца широко раскрытыми глазами — будто не узнавая. Воздух наполнился сдавленными рыданиями, слова были лишними.
— Городская больница переполнена, много тяжелых, — сообщила Екатерина Матвеевна.
— Почему она в трауре, если муж вернулся? — не понял я.
— Потому что кто-то в семье погиб. Второй ребёнок или ещё кто-то из родственников… Кошмар!
Вот и ещё один итог смертоносной работы канониров «Счастливой доставки», за полчаса интенсивного миномётного обстрела превративших многие дома Додж-Сити в руины. В этом объективно небольшом городке, где все друг друга знают, каждый горожанин оказался так или иначе причастен к семейным трагедиям.
Санитары под руки бережно увели мужчину в дом, затем минуту постояли на улице, торопливо выкурив по сигарете, и фургон с красным крестом, пыхнув пару раз сизым выхлопом, вырулил на набережную, отправившись в обратном направлении. Вообще-то по ней ездить нельзя, но это «скорая».
Спутница внезапно сжала мне ладонь:
— Ты думаешь, они это простят британцам?
Я не сразу ответил. Вместо слов за окном осталась тишина — густая, как невыплаканные слезы.
Разрушения, потери и последствия, в том числе репутационные, даже без учёта скромных масштабов Платформы оказались существенными. Катастрофический провал системы предупреждения и обороны, множество убитых и раненых, повреждённые и разрушенные жилища, медицина, и до этого происшествия работающая с полным напряжением, неизбежно срочные кадровые решения, взбаламученное общество, слухи и истерика в газетах… Требовалось принятие срочных, и в то же время продуманных и эффективных мер, что в таких условиях сделать очень непросто.
Другими словами, перед новой администрацией города и губернатором третий день только нарастает ком проблем. Как весьма образно говорил в аудитории мой преподаватель высшей математики, «необходимость одновременно решать гипотезу Римана, гипотезу Коллатца, гипотезу Ходжа, теорию Янга-Миллса, уравнение Навье-Стокса, гипотезу Берча и Свиннертона-Дайера и проблему Гольдбаха, стоя при этом головой вниз на резиновом мяче и накручивая петли на американских горках».
— Так что?
— Катя… Вообще-то у них была война за независимость, American War of Independence, которая унесла жизни примерно двадцати пяти тысяч человек, и с точки зрения соотношения погибших со всем населением это была вторая по кровопролитию война Америки после Гражданской… И ничего, время залечило раны, жили и безобразничали душа в душу. Договорятся.
— Как и в случае с немцами, которых мы пригрели и простили достаточно быстро, — подхватила Екатерина. — Алгоритм известен: нужно публично покаяться, рассказать о возвращении к гуманизму, сказать про денацификацию…
— Депиратизацию! — ухмыльнулся я. — А так же вспомнить постулат «Сын за отца не отвечает».
Селезнева немного подумала, сделала пару глотков сока, и дополнила, а точнее, заключила:
— Сын за отца, конечно, не отвечает. Вот только многие дети рано или поздно хотят стать похожими на своих отцов и дедов. Особенно если раз за разом превращать серийных морских убийц в благородных романтиков со звучными именами Чёрная Борода, Стальной Глаз, Твёрдая Рука и…
— Вялый…
— Что вялый? У кого вялый? — машинально уточнила Селезнёва.
— Проехали, кхе-кхе.
— Горнаго! Бесстыдник!
— Все-всё! Выгружаемся, пирожные сохнут!
Ресторанчик цеплялся за край жалких остатков неудачно построенного ещё неопытными жителями деревянного пирса, будто ракушка, наросшая на камнях. Его стены, выкрашенные в цвет морской волны, сливались с заливом, а вывеска, стилизованная по воле Аба Слени под неоновый шрифт тридцатых годов прошлого века, мерцала блёклым как бы золотом: «Лагуна-Клуб — кофе, пироги, добрые разговоры».
Ясным днём внутри царил мягкий полумрак. Потолок с квадратом большой деревянной панели по центру был украшен большим раритетом и личной гордостью владельца — тяжёлый с виду латунный вентилятор длинными лопастями лениво разрезал воздух, настоянный на аромате свежемолотого кофе и ванили.
Аб Слени не жалеет денег на постоянное совершенствование интерьера. Барная стойка, выгнутая, как палуба морского рыболова-дрифтера, сверкала медными кранами и рядами гранёных графинов с виски — реликвиями будто бы недавней отмены «сухого закона», заказанными и перемещёнными в нашу реальность и в наши дни через канал поставки.