— Да, остается такая мелочь, как сигнализация. Хоть ты и жалуешься на отсутствие денег, но сигнализация у вас установлена не в виде колокольчика над дверью… Одна из последних разработок, если не ошибаюсь?
— «Цербер». Подарок церкви от прихожан, — улыбнулся иерей. Когда я думал над этой версией, я проверил сигнализацию, что, кстати, должно было быть твоей работой… И вот что я обнаружил…
Он подошел к серванту; открыл ящик, извлек небольшой коробок, вернулся к столу и высыпал передо мной три черных пластиковых квадратика с «усиками»-проволочками.
— Электронные насадки, — догадался я. — Крепятся к проводам сигнализации, в нужное время блокируются сигналом на расстоянии. И вся хваленая система безопасности наивных американцев бледнеет перед смекалкой русских — «левшей». Почему они их не сняли перед уходом?
— Я — иерей, а не гадалка. Быть может, забыли в спешке, а может, и обнаглели до такой степени, что просто не захотели возиться в темноте. Если б не я, их никто бы и не заметил, а если бы и нашли, то только к тому времени, когда иконы на Западе уже сантиметровым слоем пыли в частных коллекциях покрылись бы.
— Ну ладно, ладно — устыдил. Кончай хвастаться, а не то меня начнет душить черная зависть, и, чтобы избежать контрастов, я опять велосипедами да кражами из коридоров займусь… Значит, говоришь директор? Как называлось это сообщество — «кустарей-умельцев»?
— Мы, когда помощь оказывают, документы не спрашиваем. Их старший называл кооператив, в котором они работают, — «Идеал», но я проверил через знакомых, такой ремонтной фирмы в городе нет. К Соловьеву идти надо, но он в — «отказ» пойдет: — «Знать работяг не знаю, нанял первых встречных из благих намерений»… Но нам не его показания нужны. Нам этот улей встревожить надо, чтоб засуетились они, забегали, скрытое показали, друг дружку выявили.
— А ты, батюшка, в рясе своей совсем неприметен будешь, когда за ними от угла к углу побежишь. Я просто-таки уже вижу «неприметного» священнослужителя, по-пластунски переползающего от клумбы к клумбе.
— Переползать придется тебе. Я, коли тебе так угодно, даже из машины выходить не буду… До поры, до времени.
— Не-е, ваше святейшество, не обессудь, но на фиг мне такая засветка… Сиди-ка ты дома.
— Порешили уже. Сказал, поеду, значит, поеду.
Я с трудом удержался, чтобы не сплюнуть в сердцах.
— Упрям ты, отче, как… Очень упрям! Ну да чер… Бог с тобой, делай что хочешь. Навредишь-будешь винить только себя, больше некого. Ладно, оставим пока это… Я вот давно спросить хотел. По Библии нужно любить «ближнего своего, как самого себя». Это что же — всех? С обычными подлецами можно просто не общаться, но как быть с теми мерзавцами, которые до власти дорвались? Миллионы людей уничтожают, разоряют, в грязь втаптывают. Их тоже любить? За них тоже молиться?
— Выбирать таких не надо было, — попытался увильнуть от ответа иерей.
— А кого выбирать? Если мне предлагают на выбор Иванова, Петрова и Сидорова, а я ни первого, ни второго, ни третьего не знаю, я ориентируюсь, лишь на средства массовой информации. Обещать можно что угодно, они играют свои роли тоже неплохо, а потом оказывается…
— Вот потому-то мы и приверженцы монархической формы управления. Можно с парламентом, как в Англии. Зато стабильность и на верхушку уже никто не лезет, а то как в фильме получается: «Белые придут — грабят, красные придут — грабят…»
— Ты мне политинформацию не читай, ты мне на вопрос ответь: за этих и других негодяев тоже молиться надо и всяческих благ им желать?
— Молиться, — кивнул иерей и лукаво улыбнулся. — Только молиться по-разному можно. Кому за здравие, а кому и за…
— Значит, тоже «нарушаете»… Грех, однако.
— Дипломатия, однако, — пожал плечами Разумовский.
Мы посмотрели друг на друга, одновременно вздохнули и разом взялись за стопки…
— Не может так случиться, — спросил я, — что приходивший к вам человек только назвался Соловьевым?
Мы разговаривали с Разумовским у входа в офис принадлежавшей Соловьеву фирмы.
— Нет, это он. Я приезжал сюда после кражи и наблюдал, как он выходил из подъезда.
— Что ж… Тогда я пошел. А ты поставь машину вон на ту стоянку, там тебя не будет видно. На обратном пути я не сразу подойду к тебе, мне могут приделать «хвост», так что я сперва дойду до метро, проверюсь, если что оторвусь и только после этого вернусь. А ты, пока я петляю, оглядись вокруг…
— Давай, давай, двигай, «Штирлиц», я сам разберусь. Прижми его там хорошенько.
Я кивнул и выбрался из машины. Шансов у нас практически не было, поэтому напортачить я не боялся. При той игре, которую предложил Разумовский, необходимо иметь хорошую технику, не менее полудюжины людей и, по крайней мере, начальную информацию, чтобы фиксировать действия подозреваемого. Чтобы найти похищенные иконы, требовалось чудо, а в чудеса я не верил.
К моему удивлению, офис оказался почти пустым. Было непонятно, почему предприятие, имеющее контракты с зарубежными партнера, так плохо заботится о своем имидже, тем не менее, жертвуя значительные суммы на благотворительность.
— Извините, мы не работаем, — объявила мне молоденькая секретарша в тесной полупустой приемной. — Предприятие закрыто.
— Бизнес не идет? — посочувствовал я. О нас удивлением взглянула на непонятливого посетителя, колеблясь, стоит мне отвечать или нет.
— Бизнес шел превосходно, — наконец ответила она. Иностранцы едва не дрались за наш лес. Директор продал дело и уезжает за границу. Как раз с последней партией груза. Мы объявили через газеты о своей ликвидации и уже распродали всю мебель и технику… Что Вы хотели?
— Я тоже хочу за границу. Сейчас все хотят за границу. Я хочу быть богатым и свободным. Хочу обедать в ресторанах, завтракать в постели, в своем номере шикарной гостиницы… Девушка, поехали за границу? Откроем в Америке свое дело и будем поставлять в Россию безвкусный ликер, просроченные консервы и окаменевшие — «сникерсы»? На жадности и подлости наших, местных коммерсантов сделаем миллионы, а сюда будем приезжать на экскурсии?
— Благодарю, нет. Я люблю этот город, уже научилась выживать в этой стране и даже успела договориться о работе в одной турецкой фирме. Придется вам ехать без меня.
— Жаль. Тогда пойду предлагать эту идею Соловьеву. Вы никуда не уходите, я вернусь, и, может быть, попытаюсь придумать что-нибудь другое. Например, приглашу Вас не в Америку, а хотя бы в ресторан… По крайней мере, в пирожковую, что на углу…
Она улыбнулась, нажала кнопку селектора связи и на раздавшееся из динамика хрипение и бульканье сообщила:
— Сергей Константинович, к вам гость.
— Какой еще гость?
Она искоса взглянула на меня, но я лишь состроил в ответ потешную гримасу.
— Сумасшедший гость.
— Какой-какой?!
— Вы его сами спросите, — «какой», мне он в ответ предлагает лишь рестораны и Америку.
Динамик долго задумчиво молчал, затем неуверенно распорядился:
— Ну, тогда… Пусть проходит.
— Можете не волноваться, — успокоил я секретаршу, ему предлагать пирожковую я не буду. Это только для вас.
— Шалопай, — ласково — укоризненно улыбнулась она, и я прошел в кабинет.
Кабинет директора выглядел несколько лучше приемной. Кожаная мебель и картины на стенах явственно давали понять, что на заре «хапализации» их обладатель успел отхватить свой жирный кусок. Соловьев был совсем невзрачным и непредставительным мужчиной лет сорока-сорока пяти, в огромных очках, увеличивающих умные, проницательные глаза, и являлся обладателем «ульяновского» лба. Впрочем, я уже привык к тому, что истинные преступники редко стараются внешне соответствовать избранному пути. В последнее время спортивный костюм и кожаная куртка стали пропуском на право посещения без очереди местного отдела милиции. Сергей Константинович более всего напоминал творческого или административного работника. Но уж если кому и заводить разговор о внешности, то не мне, я мало чем напоминаю комиссара Катаньи или пресловутого Джеймса Бонда. Мои знакомые в один голос твердят, что у меня физиономия карточного шулера, девушки, долго раздумывая, как бы меня не обидеть, льстят мне, утверждая, что у меня — «лицо умного авантюриста». Но зеркало убеждает меня, что льстят не только вторые, но и первые…