Я выдержал паузу, чтобы сказанное получше улеглось в его голове. А затем продолжил:
— Но это не самое страшное. Потому что в случае бунта казнят, вероятно, и его первых наследников. Глав родов клана лишат всех привилегий. Собственность и владения отнимут. Малолетние члены клана будут отправлены в другие рода как заложники и воспитанники. Графский титул клана Кнежевичей будет упразднён. А самые опасные его члены отправятся на какую-нибудь позорную и опасную работу. Возможно, сам клан расформируют, а отдельные рода либо распределят между другими кланами, либо сошлют в глубинку. Достойно рода Кнежевичей?
Он промолчал. Слушал. Внимал. Значит мои слова попадали ему прямо в сердце. Пусть он и всеми силами удерживал маску неприступности.
Я говорил дальше:
— Как думаешь, с какими словами потомки будут вспоминать графа Михаэля? — спросил я и тут же сам ответил: — Они будут вспоминать его и проклинать. Как того, кто привёл их род к гибели. Они будут стыдиться фамилии Кнежевич. Их будут порицать в высшем свете. И очень не скоро они выйдут из разряда аристократов второго сорта. Если вообще выйдут. Я думаю, ты понимаешь, что это всё значит. И знаешь, что самое глупое в этой ситуации? Что Михаэль это понимает. Но он ещё держится за надежду. И будет держаться, пока ты — Анте — не подведёшь последнюю черту.
— Замолчи! Заткнись! Иначе я убью тебя! — он вскинул руку, готовый применить свой Дар. Но я даже не сдвинулся с места.
— Действуй и подпиши приговор своим родным окончательно. Тебя полностью изолируют, — заговорил я громче, — твой дядя поведёт твоих родственников на штурм, — теперь мой голос стал твёрже. — Против твоей же сестры и жителей твоей же страны…
— ВЫ ВСЕ — ПРЕДАТЕЛИ! — рявкнул он, будто оправдываясь.
Но я не останавливался; продолжал говорить, с той же интонацией и в том же ритме. Монотонно, жестко. Чтобы этот малолетний дурень ощутил контраст между нашими состояниями и мои слова вбились ему в голову как следует.
— … в городе начнётся бой. Твои родные будут умирать и убивать. В ходе боёв пострадают тысячи подданных — обычных гражданских, которые этого никак не заслужили. Они будут гибнуть, страдать, терять РОДНЫХ и БЛИЗКИХ. Отцов и матерей… — на последнем моем слове он вздрогнул. Его глаза широко распахнулись, а взгляд застыл, смотря на меня. Я продолжал: — А всё потому, что один граф не сумел принять реальность и признать поражение. А его племянник — наследник престола — отказался сохранить мир в своей стране.
— Ты… манипулируешь… — он замотал головой. — Замолчи!
— А прямо сейчас ты уходишь от ответственности. Потому что решение, о котором я говорю, принимать только тебе. Только настоящему наследнику клана Зринских. Но ты уходишь. Хотя не тебе ли даровано право предотвратить битву, которая закончится только безграничной болью и потерей ВСЕГО чем ты сейчас дорожишь⁈ — я повысил голос.
А Анте отступил на шаг назад и рухнул задом на кровать, пряча лицо в руках.
Я же смягчил голос и заговорил спокойнее:
— Когда всё закончится, о тебе никто не вспомнит. Тебя просто уберут из истории как наивного юнца, из которого сделали политическую марионетку. Может, сошлют куда-нибудь. Разумеется, право на наследование ты потеряешь окончательно и безвозвратно. Как и фамилию. Хуже позора представить невозможно. Вот только этот вариант — это поражение для всех нас. А я хочу победить. Победа для меня — это мир. И чтобы он состоялся, тебе вовсе не надо никого предавать, представляешь? Даже наоборот.
Его пальцы закопались в густую рыжую шевелюру. Больше он не пошевелился. Только произнёс:
— Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь?
— Нет, не понимаешь. Иначе бы не упрямился, а выслушал меня.
— Только этим я и занимаюсь… — подавленно прохрипел он, сжимая пальцы и натягивая свои волосы. — А ты…
— Говорю правду. Жестокую. Беспощадную правду, — отчеканил я. — Но будущее ещё можно сделать гораздо светлее. Для этого тебе нужно лишь поговорить с Михаэлем по телефону. Заявить ему, что ты больше не можешь поддерживать его и отказываешься вести клан своих родных к гибели. В том числе — ради него самого. В этом случае я гарантирую его жизнь.
— Я тебе не верю… — процедил он.
— Не верь. Анализируй, — произнёс я. — Сдавшийся будет помилован. Он пролил не так много крови, чтобы стать абсолютным злом в глазах иллирийской аристократии и народа. К тому же, он ещё считается иллирийским аристократом и героем предыдущей войны. И чем быстрее всё это закончится, тем меньше вероятность, что удастся избежать даже позорного заключения. Сошлют его в какой-нибудь особняк в горах, где он будет писать мемуары и переосмысливать свою жизнь. Как домашний арест. Неужели это хуже, чем смерть? Скажи мне, Анте.