Петр подумал: «Почему все-таки я представлял его не таким? Не идол, слепленный по образу и подобию всевышнего, а человек живой крови. „Смотрите на мою руку – голуби!.. – Что-то происходит в маленьком мозгу непознанное, какой-то гениальный фокус природы“. И глаза, когда женщина шла из сада, – и она для него чудо природы. Нет, он действительно другой – сколько будешь думать, не выдумаешь такого. Прекрасен человек, а не легенда о нем. Прекрасен человек…»
52
Трамвай продолжал лететь, рассыпая жесткий звон. На новом повороте юноша в шинели забеспокоился.
– Я пошел, – сказал он и засунул газеты за ремень.
– Иди, у тебя ног много, – сказал солдат и постучал деревянной култышкой.
Юноша вытянул руки и ринулся в темноту.
Петр последовал за ним.
– Германцы идут на Питер! – подал голос юноша где-то справа. – Ни войны, ни мира!
Петр остановился: в соседстве этих фраз Петру почудилось нечто тревожное. И казалось непонятным, что снег падает так спокойно-торжественно и кротко светят огни Смольного. Хотелось взломать тишину сигналом такой тревоги, чтобы черти взвыли.
В смольнинской комнате Чичерина, большой и пустынной, был обжит один угол: там стоял небольшой стол и железная койка.
– Как… город? – поднял глаза Георгий Васильевич.
Петр положил на стол газету.
– Все новости здесь, – сказал он.
Чичерин погрузился в чтение. Только сейчас Петр увидел стакан недопитого чая на столе, складной нож Чичерина, кусок сахара на чистом листе бумаги. «Однако Чичерин уже рад-бил холостяцкий бивак», – подумал Петр. А Чичерин одолел газету, неловко сложил (в нетвердых руках газета гремела, точно лист железа), замер, – даже темные зрачки на миг остановились.
– А как здесь? – спросил Петр, имея в виду Смольный.
Чичерин улыбнулся – Петр угадал его мысли.
– Трудно.
В соседней комнате бешено вертелась ручка телефонного аппарата.
– Какой же госпиталь без бинтов? – вопрошал женский голос. – Бинты… Бинты
Чичерин указал глазами на стену:
– Департамент Подвойского. Вот так круглые сутки: бинты, снаряды. Потом опять бинты.
– Здесь как? – повторил вопрос Петр.
Чичерин развернул и вновь свернул газету – этот жест был необходим, чтобы возобновить прерванный разговор.
– Полчаса назад закончилось заседание ЦК, – произнес Чичерин и закрыл глаза, будто ослепленный ярким светом. – Решено не заключать договора, – добавил он.
– Не заключать? – Петр еще не мог осмыслить сказанного Чичериным. – А… Ленин?
– Все оказалось сильнее Ленина.
– Было голосование?
– Да, и Ленин остался в меньшинстве.
Так вот что происходило в эти часы в Смольном. С памятных октябрьских дней для России не было дня более ненастного, чем сегодняшний.
– Как понять все это? – спросил Петр.
– Нас ждут события грозные, – казалось. Чичерин хотел сказать больше, много больше.
В соседней комнате, точно вода из брандспойта, зашипел телефонный звонок.
– Кладите в подводы солому и везите! – твердил все тот же женский голос. – С подвод – на операционный, на операционный!..
На столе Чичерина шевельнулась бумага – дверь в комнату открылась.
– Георгий Васильевич, – услышал Петр и по говору, неповторимо характерному, с мягким «р», узнал Ленина. Петр обернулся, но Ленин его не заметил. – Прошу вас сегодня же ночью проштудировать германский проект договора, – сказал он и движением руки дал понять, что сказал еще не все, но в этот момент увидел Петра, и жест остался незавершенным. – Здравствуйте! – приветствовал он, и его рука потянулась к Петру. – Гонец? Как не помнить! – произнес он почти ликующе и добавил: – Я говорю Наде: нет, ты все забыла! Помнишь Порник и молодого человека, что свалился к нам с неба?
А за стеной вновь раздался звонок.
– Везут на двух подводах, – послышался все тот же женский голос. – Если выживут…
Ленин поднял серьезные глаза. Было слышно, как щелкнул рычажок телефонного аппарата. Разговор за стеной закончился, но Ленин все еще был серьезен.
– Не думаете ли, Георгий Васильевич, что дипломатия и жизнь никогда не стояли так близко? – Он указал взглядом на стену, за которой женщина говорила по телефону.
– Наверно, это полезно, Владимир Ильич, – согласился Чичерин. – Дипломатия всегда была дольше от жизни, чем необходимо. Недоставало версты, заветной…
Вы обрели ее, эту версту, Георгий Васильевич?
– Пожалуй… обрел. Вот Маркин: в кои веки дипломат принимал посла в бушлате. Кстати, Локкарт просит вас принять его.