Троцкий вдруг умолк, удивленно посмотрел на Белодеда, до сих пор он не смотрел на него.
– Простите, товарищ, вы родились на русском юге?
– Да, Лев Давыдович, на Северном Кавказе,
Троцкий обрадованно закивал головой.
– Вот, вот. Я почувствовал это по вашему говору. Из станицы или села?
– Из станицы, сын кузнеца, потом ушел в город.
– Это хорошо, я это сразу заметил. – Он все еще был рад, что угадал в Петре южанина, потом стал мрачнеть, мрачнеть неудержимо. – А Гофман порядочная скотина! Правда ведь?
Петр вышел от Троцкого обескураженный. Безостановочно стучала печатная машина, и бумага складывалась в аккуратную стопу. Что произошло с Петром только что? Ездил бог знает куда, был на свидании с самой смертью, рассек немецкий фронт от пуповины до кадыка, видел все, что может увидеть человек, благополучно вернулся и вдруг обратился в нуль угля, в железную тумбу! Да, в тот самый момент, когда твое слово обрело цену золота (нет, не потому, что ты семи пядей во лбу, а потому, что видел то, чего не могут увидеть другие), вдруг лишиться языка! Если бы в немецкий тыл свозить памятник Скобелеву, он бы наверняка рассказал больше. Такого позора еще не бывало! Быть может, в этом повинен не только Петр? Нет, это не признак энергии и деловитости. Деловитость корректна, она предполагает внимание.
– Петр Дорофеевич, по моим расчетам, военспецы уже ушли. – Навстречу шел Чичерин, он сказал «военспецы» так, чтобы слышал Подвойский, который появился из-за поворота. – Простите, Петр Дорофеевич, у меня несколько слов к Николаю Ильичу. – Короткий разговор с Подвойским в полутьме смольнинского коридора необыкновенно воодушевил Чичерина. – Нельзя пренебрегать опытом военспецов, – сказал он Петру.
«Георгий Васильевич истинный феномен, – подумал Петр. – Вряд ли Подвойский догадывается, что Чичерин за всю свою долгую и многотрудную жизнь не держал в руках оружия». Петр пошел тише. «Но какой толк, что оружие держал в руках ты?»
58
В кабинете Ленина точно никого и не было: тихо, свежо. Впрочем, в комнате легкий запах лаванды – никто так не любит душиться, как военные.
– А я вас заждался! – приветствовал Ленин Чичерина и Белодеда. – Все думал: какой там… гонец? Садитесь вот сюда, хочу вас видеть.
Наверно, и это ему важно – видеть. То, что не сумеет сказать Петр, доскажут глаза.
– Вы приехали часа два назад?
– Полтора.
– Как долго ехали туда?
Петр задумался: обычные вопросы для начала беседы, очевидно, разведка, легкая, подвижная.
– Где принимал вас Гофман?
– В пригородах Двинска.
– Полевой штаб?
– Так мне показалось.
– Как выглядит Гофман?
Медленно открылась дверь, вошел Троцкий.
– Я спрашиваю Петра Дорофеевича, как выглядит Гофман.
Ленин точно хотел сказать Троцкому: «Ваше мнение знаю, мне хотелось теперь знать, как воспринял Гофмана Белодед».
– Я смотрел на Гофмана, – сказал Петр, – и казалось, что попал в натурный класс Академии художеств.
Ленин улыбнулся, впрочем, улыбнулся и Троцкий, хотя все еще смотрел хмуро.
– Небось явился в парадном мундире, как Победитель к побежденному? – заметил Ленин. – Немцы это любят.
– Да, в парадном, – ответил Петр без энтузиазма. – Чуть ли не в каске с шишаком! Жива в них тевтонская природа. Если б мог надеть рыцарский шлем с рогами, напялил бы! Кстати, этот наряд больше подходит к первосути Гофмана, – сказал Петр.
– Тевтонской? – переспросил Ленин. – Не сторонник ли он древнегерманской доктрины: первый удар по восточному соседу, потом по всем другим?
– Да, сегодня это его доктрина. Гофман сказал: «Первую вину и бог прощает».
– Однако его русский язык не так примитивен?
– Да, к войне с Россией он подготовился основательно.
Ленин встал. Петр заметил: он делал это каждый раз, когда возникала потребность что-то додумать, до конца освоить. Видно, Петр сказал Ленину нечто такое, чего тот еще не знал.
– Но он действительно солдафон, лишенный интеллекта?
Петр помедлил с ответом. Ему вновь показалось, что Ленин продолжает спор с невидимым противником, страстно возражает, урезонивает, вразумительно убеждает.
– Нет, я не увидел в нем просто солдафона, не считают его только солдафоном и русские военные, с которыми я беседовал, они находят, что Гофман куда одареннее всех германских стратегов, включая Людендорфа и Гинденбурга. В том, как он осуществил Танненбергскую операцию, были и расчет, и глубина мышления.