Волшебную тишину прервал характерный звон бензиновой ленточной пилорамы, как бы не «Тайга». А теперь горбыльно-ребровой станок. Эх… Осторожно шагая по вечным гранитным ступеням, на которых действительно вполне можно было расшибить лоб, я спустился на причал официалов и пошёл вдоль берега мимо причалов, бочек, лодок и деревянных сарайчиков с рыболовным и водномоторным имуществом.
Калитка в секретную часть была распахнута. Навстречу без лишней прыти выбежал Бакен, который быстро меня обнюхал и вильнул хвостом уже целых три раза. И потрусил впереди, то и дело оглядываясь, мол, шевели ластами, мазута сухопутная.
На берегу моряки обосновались так же основательно, как и на теплоходе. Настоящая кают-компания с длинным столом и кухонькой. Окна со шторками, диван, проводное радио на стене и радиостанция на тумбочке, патефон с грампластинками, шахматы, стеллаж с книгами, телефон. Старый письменный стол.
Здесь же две каюты для отдыха, а то и для полноценного проживания экипажа. И большая карта известной нам материковой речной сети в массивной деревянной раме на стене и с указкой на верёвочке. Карта частично закрыта сверху. Вот так, этот сектор не для посторонних глаз, требуется допуск. Очень чисто и уютно, как и на борту. На столе — стаканы в знакомых кольчугинских подстаканниках, баранки с маком, вазочки с вареньем.
— Юнга, яичницу! — скомандовал высоким голосом заряженный жизненной энергией дедок с шикарными седыми усищами и в отутюженной флотской рубашке кремового цвета. Распорядившись, он повернулся ко мне и резко протянул сухенькую ладонь.
— Коломийцев! Слыхали, молодой человек?
— Ну, кто же вас не знает, Владимир Викторович, вы же легенда из легенд, хозяин волжской акватории! — расплылся я в улыбке.
— Вот! Слышали! Человек молодой, да умудрённый, правильно жизни ход понимает, потому как с Енисея-Батюшки! Андрейка, да где же твоя яичница⁈
Тем временем я с искренней теплотой поздоровался с Пашей и Корнеевым. Наконец в кают-компании появился юнга несущий огромную шкворчащую сковороду на длинной деревянной ручке, а вместе с ней и умопомрачительный аромат простой вкусной еды.
— Двадцать яиц, по пять на вымпел! Да с сальцом зажаренным хрустящим, да с лучком с нашей матросской грядки!
Я сглотнул. Чёрт, вроде бы не голодный был! На столе появился резаный серый хлеб, большое колесо краковской колбасы, которое Корнеев тут же разломал руками на крупные куски, а капитан вытащил случайно затесавшийся между книг графин с беленькой.
— Паша, ты рюмки-то достань. Нет, хрустальные ставь! Отметим удачное завершение ремонта. Теперича ещё резвей побежим, ого-го! Корнеев, раздать боеприпас!
— Подождите, товарищи! — я встал и поднял видавший виды матерчатый шопер, любезно предоставленный мне на ресепшен. — Я же на правах запасного штормового славному «Дункану» подарочек принёс.
С этими словами я достал из сумки старинный барометр-анероид в богатом обрамлении из красного дерева и потемневшей бронзы с надписью «O. Glaue, Berlin». Приобрёл я его в небольшой комиссионной лавочке в Посаде, рассчитывая, что экипаж вряд ли заглядывает в это место женской радости.
— Красота какая! — вскричал Коломийцев, принимая подарок и пытаясь прочитать слова написанное витиеватым готическим шрифтом. — Немецкий, хрен что сразу разберёшь. В рубке надо повесить!
— Владимир Викторович… — неодобрительно молвил Павел.
— Хорошо, пусть в кубрике будет. Чтобы, значится, на обеде посматривать. Ну, Максим, от имени флота выношу благодарность! Да ты курточку-то сними, сними.
Я повесил куртку на спинку стула, и тут экипаж увидел сбрую с кобурой.
— Серьёзный мужчина, — оценил амуницию механик.
— Прямо секретный агент! — поддакнул Паша.
— Джеймс Бонд, агент 007, — уточнил Корнеев.
— Так это и есть пистолет Бонда! — не выдержал я.
— Да иди ты! — вскинул мохнатые брови старый капитан. — Посмотреть разрешишь? Не боись, матрос, чай, случайно не выстрелю.
— Никто не выстрелит, Владимир Викторович, магазин пустой, Гонта патроны не даёт, говорит, только после обучения, — с сожалением в голосе пояснил я,
— Вот ведь, придумают же люди себе занятие… Чему тут учиться, мил человек, это ж не двигатель судовой! — Коломийцев сноровисто раскидал «вальтер» прямо на столе и собрал снова. Глянул в пустой магазин и нахмурился.