— Позже нельзя, график привязан ко времени суток. Раньше пассажиры не соберутся. Пока попрощаются со всей родней, потом раз пять станцуют, песенку споют, утуку-тум-леле… И вообще, знаешь, не я расписание составлял!
Всего-то за полчаса прогулки-экскурсии, а мой напарник переполнен впечатлениями.
— Обалдеть! — Лунёв действительно выглядел обалдевшим. — Думал, что я всё уже видел, но тут! Какой-то невероятный салат из ощущений и эмоций! Здесь вообще кто-нибудь и что-нибудь не продаёт?
Аддис-Абеба — это сплошной рынок. Торгуют всем, чем попало, и везде, где попало. Чаще всего торговые лавчонки выглядят совершенно уникально, они больше похожи не на торговую точку, а на цветастые шалаши из хлама. Причём на месте можно купить любую деталь этой халабуды. Оторвут и вручат, а ты потом на новом месте соберешь новый супермаркет. Торгуют на парапетах, коробках и прямо на земле, иногда без всякой подстилки. Говоря о том, что торгуют всем, чем попало, я не шучу.
Кучками лежат осколки стекла, заново смотанные нитки и аккуратно наколотые щепки, бутыльки-пузырьки, пустые и с какой-то жижей, старые поломанные оправы и стекла от очков, жестяные банки. Дети торгуют какими-то семечками и сигаретными окурками.
Привычная картина в Аддис-Абебе — женщины самого разного возраста тащат на спине, на голове или в необъятных сумках тяжелую поклажу: огромную вязанку дров, кирпичи, мешок с цементом, двадцатилитрову канистру с водой, фрукты… А мужчины будут лежать у парапета или пританцовывать под самодельное укулеле. Понятия «слабый пол» здесь не существует, все равны — воплощение феминизма.
Попадаются и вещи серьёзные.
— Смотри, какая пушка! — я показал на необычный ствол, лежавший в витрине из реек.
— Французский пистолет MAS М 1935А, — сразу опознал Кастет и оттянул полу куртки. — Нет-нет, товарищ абебер, у нас свои!
Только мы собрались уходить, как Лунев заметил в глубине переулка ужасного вида цирюльню.
— А не сделать ли мне прическу в этой треш-парикмахерской?
— Из этого бобрика? — ухмыльнулся я. — Ну сделай. Эфиопам будет, что вечером рассказать: «Какие-то крейзи-русские по глупости забрели в наш богоспасаемый переулок. Я точил опасную бритву и думал, сумеют ли они остаться не ограбленными?».
— Не буду стричься, — буркнул Кастет.
Под краеведческие разговоры мы дошли до площади Мескаль, чтобы развернуться и пойти назад уже по другой стороне проспекта. На площади я показал Кастету статую «Иудейского льва», главного символа Эфиопии.
— У эфиопов вообще много общего с евреями и иудаизмом. Они тоже семиты, а любимой женой царя Соломона была эфиопская царица Савская.
И опять Костя начал торопливо записывать услышанное в свой вновь созданный путеводитель, а я чувствовал себя матёрым экскурсоводом.
— Может, хоть кофейку выпьем? — спросил Кастет.
Перед этим я рассказал ему, что основная статья экспорта в Эфиопии — отличный кофе. Выращивают здесь только зёрна арабики, а она лучшая из всех известных на Платформе — покупают все анклавы, много и охотно. Неплох кофе из Дели и Египта, говорят, что хорош манильский, есть крафтовые сорта… Но нет. Абеба-мама рулит.
— Только без листвы заказывай! — предупредил я, посмотрев на часы. — Они тут массово жуют под кофе какие-то листья, слабый наркотик, и заедают арахисом. Сплёвывают и опять жуют.
— Чего это вдруг без листьев? — возмутился Кастет, — Попробую!
Он начал разговор с продавцом и вскоре обернулся.
— Говорит, что два стакана стоят четыре быра. Что за быры?
— Не вникай, — я вытащил из кармана несколько монет. — Полтора года назад поменял наши деньги, так мне отсыпали целый куль этих быров. Никак не кончатся. Держи, дай ему пять!
Нам вручили стаканчики и два веника, которые Лунев забрал себе.
Кофе обоим ожидаемо понравился, и Кастет решил купить зерновое.
— Бери побольше, — посоветовал я. — Из каждого рейса привожу себе и знакомым.
Продавец отгрузил кофе в холщовый мешок, и мы пошли дальше, вокзал был уже недалеко.
Последняя остановка — возле большого каменного здания Правительства.
— Вот здесь терминал и стоит, Костя. Но это не главное, что нам до чужой плиты… Видишь чугунную пушку на постаменте? Доставай свою записную книжку, записывай.
— Это мортира, — поправил меня сталкер. — Ну да, старинная, чугунная. И что?
— Верь или не верь, но это памятник Севастополю. Дело в том, что пушку отлили сами же эфиопы в 1867 году, готовясь к войне с англичанами. И назвали пушку «Севастополь», имея в виду героизм, проявленный русской армией при обороне Севастополя во время Крымской войны против Англии и Франции. Представляешь, они её специально заказали и протащили сюда каналом!