Пусть жалкие вельможи, ценящие благополучие и спокойствие превыше всего, уходят. Он, Дипонегоро, останется другом для хороших людей, тираном — для людей дурных и будет применять закон по отношению ко всем остальным.
…Вернулся Киай Моджо. Ему так и не удалось пробиться на Суматру к Имаму Бонджолу. Голландцы хватают всех яванцев и сразу же расстреливают. Целые провинции опустошены, выжжены, поля никто не обрабатывает. Трупы казненных валяются на дорогах. Повсюду встречаются брошенные обугленные деревни. Силы народа иссякают…
Рот Дипонегоро перекосился от гнева. Он схватил священнослужителя за рукав и вытащил из дома:
— Вот, смотри!
По склонам холмов и в долинах желтел созревающий рис. Кое-где уже приступили к уборке урожая. Люди, почувствовав себя хозяевами земли, обрабатывали ее теперь так, как это делалось в далекие благодатные времена: сообща. Крестьяне сходились вместе и всем кампонгом трудились на участке каждого: собирали рис, молотили его прямо ногами на пандановых циновках, провеивали и ссыпали в рогожные мешки. Вместе мылись после работы в реке, вместе совершали молитву, а вечером устраивали «праздник урожая».
— «Земля Свободы» живет и будет жить!
— Но пангераны поодиночке уходят от нас, и даже твой сын… Я видел форты, которые построили голландцы. Их силы умножаются…
— Мы должны разрушать форты. Народ вкусил от плода Свободы, и назад дороги нет…
Юный Сентот на своем коне вихрем ворвался в военный лагерь. Он успел побывать на родине, в Мадиуне.
— Восточная Ява сражается! — крикнул он. — Мадиунцы сильны и непобедимы. Они изгнали голландцев и считают себя округом Государства Свободы, признали власть султана Дипонегоро. Мы должны пробиться к ним и соединиться с ними…
В тот же день Дипонегоро повел народную армию на Пасар-Геде и разбил голландцев. Над Пасар-Геде взвился красно-белый флаг Государства Свободы.
Восемь тысяч яванцев, вооруженных копьями, крисами и ружьями, обрушили свою ярость на стены Пасар-Геде. Даже под Плеретом голландцы не испытывали такого могучего натиска народной армии. Кровь текла ручьями. Это было беспощаднее избиение — и голландцы все до единого полегли на поле боя.
Здесь был ранен генералиссимус Беи. Тяжелые раны получили жена и дочь принца Мангкубуми. Их пришлось отправить в деревню, в глухой горный район.
Дипонегоро вновь оказался хозяином положения. Санг Мерах-Путих по-прежнему развевался над землями Кедири, Рембанга, Мадиуна и другими провинциями. Сын пахлавана Адипати Аном прочно обосновался со своими отрядами в Ченгково на берегу Боговонто и руководил повстанцами Багелена.
Голландцы запросили мира.
— Они хотят выиграть время и закончить постройку фортов в Мингире, Мангиране, Камелоко, Гробьяке, Блиго, Бантуле, Бросоте и Карасане, — сказал Дипонегоро. — И все же… мы никогда не отказывались от мира и готовы выслушать, каким его представляет себе генерал де Кок.
Султан Свободы хорошо знал врагов и не верил им: голландцы по всем дорогам подбрасывали подкрепления.
Встреча делегатов противных сторон была назначена на 23 августа 1827 года в Клатене, на нейтральной территории.
В Клатен повстанческий штаб направил своего дипломата Киая Моджо.
Моджо вновь поверил в мощь народной армии и поклялся отстаивать интересы народа любой ценой.
Де Кок послал в Клатен полковника Клеренса и Виронегоро — представителя сусухунана.
Главный штаб повстанцев привел армию в боевую готовность: от беланда следовало ждать самого неприкрытого вероломства. Киай Моджо в сопровождении небольшого отряда храбро двинулся в дорогу.
Клатен расположен на половине пути между Джокьякартой и Суракартой. Это край табачных плантаций. На выжженной равнине кое-где торчат чахлые пальмы и бананы, конфузливо заявляя, что и здесь тропическая природа. Дожди выпадают редко. Солнце безжалостно печет от восхода до заката.
Обе высокие договаривающиеся стороны пили имбирную воду, ели наси-горенг — жареное мясо и жареные бананы.
— Мы готовы заключить мир, если Дипонегоро распустит свою армию и откажется от титула султана, — говорил Клеренс.
— Мы готовы заключить мир, если голландцы покинут Яву, — отвечал Моджо.
— Ваше дело безнадежное, — встревал в разговор Виронегоро. — Принцы уходят от вас. Скоро они все перейдут на сторону сусухунана. Ваш самозванный султан…
— От нас уходят предатели, а «Земля Свободы» растет с каждым днем. Если наше дело безнадежное, то почему вы запросили мира?
— Мы не хотим бесполезного пролития крови,
— А мы не хотим снова работать на голландцев. Служащий врагу своему не идет ли против воли аллаха? Или ваш сусухунан отрекся от истинной веры и превратился в покорного слугу неверных?
— Он оскорбляет моего повелителя, и я отказываюсь вести переговоры, — заявил Виронегоро.
— Ты оскорбляешь моего повелителя, называя его самозванным султаном, но забываешь, что Дипонегоро провозгласили семьдесят принцев и что за ним — весь народ Явы. А твой повелитель только и держится, что на голландских штыках и трусливо отсиживается под прикрытием заморских пушек. Кто возвел его на престол? Потомки проклянут предателя.
Клеренс пытался кричать на Моджо, но священнослужитель посоветовал ему кричать на своего слугу сусухунана и его раба Виронегоро. С парламентером Государства Свободы следует обращаться вежливо. В знак протеста он гордо покинул Клатен.
— И вы его отпустили?! — завопил генерал де Кок. — Я окружен бездарностями. Это же правая рука мятежного принца, вдохновитель мужичья. Его следовало схватить, скрутить и бить бамбуковыми палками до тех пор, пока он не согласится служить нам.
— Я офицер… Вероломство в подобных случаях может привести к непоправимым последствиям. Благородство всегда остается…
— Вас вышвырнули из Трайема! В открытом бою мы теряем сотни солдат. Следует устроить методичную охоту на вожаков, обезглавить повстанцев. Вы упустили очень крупную рыбу. Приказываю захватить Киая Моджо и обезвредить! Помните: от этого зависит ваша карьера.
О каких непоправимых последствиях вы говорите? Мы и так потеряли все. О благородстве рассуждают лишь шаркуны в салонах. Расстреливайте, вешайте, жгите, обманывайте?.. Помните: вы солдат, и король Вильгельм не требует от вас благородства по отношению к цветным…
VIII
ШЕСТВИЕ СИНЕЙ СМЕРТИ
Человек цифр, педантичный, сухой и расчетливый чиновник Гунс записал в своей тетради: «На войну с пангераном Дипонегоро мы уже истратили шестнадцать миллионов гульденов. Туземцы стали полными хозяевами на Яве. В Батавии — холера. Должно быть, завезли из Индии. Там третий год свирепствует эта болезнь. Солдаты де Кока принесли холеру и в Суракарту. Говорят, престарелый султан Сепух умер от холеры…»
Смерть брала десятки жертв в день. За Батавией, на холерном кладбище, в ямах лежали кучи скорченных посиневших трупов. Их осторожно посыпали известью и заваливали красными комьями земли.
В жарком дыхании тропического дня крылся страх мучительной, беспощадной смерти. И улицы огромного города, накаленного солнцем, были безлюдны.
Де Гисиньи закрылся во дворце в Богоре, приказал никого не подпускать к покоям.
Гунс, теперь уже старый Гунс (ему не так давно исполнилось шестьдесят), задумал навсегда покинуть Яву. Бесконечные войны с туземцами, беспрестанные смены генерал-губернаторов, существование «на острие ножа» утомили. В метрополии, в банке — изрядный капитал. Семьей Гунс так и не обзавелся. Можно спокойно доживать век, удовлетворять мелкие прихоти. И что важнее всего: не гнуть спину, не пресмыкаться перед всякой сволочью. Де Гисиньи обанкротился, и его скоро выкинут. Тем лучше. Подальше от политического банкрота, от войны и холеры…
Чтобы бегство с Явы не походило на дезертирство с поля боя, Гунс придумал благовидный предлог для тайной поездки в Голландию: он написал пространный донос на Гисиньи и де Кока и собрал под документом подписи почтенных людей.