Крестьянин Насыр потерял дар речи, когда увидел, как блистательный принц Адипати Аном прижал к груди его спутника — нищего калеку. А когда узнал, что нищий калека и есть сам великий пахлаван Дипонегоро, правитель Явы и всей повстанческой Нусантары, султан Абдуллхамид Еручокро Дабиру лмуминина Калифатул Рассулахи Амангку Бувоно Сенопати ингалого Сабилула инг танах Джава, то рухнул на землю и распростерся ниц. Воины быстро поставили его на ноги и стали браниться:
— Разве ты не знаешь, что валяться в пыли перед нашим султаном запрещено? При встрече с ним ты, наоборот, должен высоко и гордо поднимать голову, а не клонить ее к земле, как домашний буйвол.
— Он будет моим телохранителем и товарищем, — распорядился Дипонегоро. — Накормите его.
Главный штаб повстанческой армии принял решение: прорваться к Мадиуну, Кедири, Сурабае, Малангу, соединиться с повстанцами Восточной Явы.
Пангераны и раджи давно поодиночке перешли на сторону врага: они не хотели отдавать землю крестьянам, им чужды были идеалы Дипонегоро, и сам «султан бедняков», провозвестник Свободы, был им непонятен — ведь голландцы пообещали вернуть все привилегии, поместья, выплачивать из султанской казны по пятьсот гульденов каждый месяц! Чего еще?..
Возле Дипонегоро остались наиболее преданные ему люди, главным образом ближайшие родственники. Значительный урон армии нанесла и эпидемия холеры. Голландцы перешли к планомерной тактике истребления мирного населения. Они делали набеги на кампонги, сжигали их и снова укрывались за надежными стенами крепостей, снабженных большим количеством артиллерии. Если до войны в султанатах Джокьякарта и Суракарта насчитывалось два с половиной миллиона человек, то теперь здесь осталось всего лишь двести пятьдесят тысяч жителей. Постепенно рисовые поля пришли в запустение. Мор, голод, бесконечная война — все это порождало усталость и разочарование.
Большой вред движению нанесли священнослужители. После ареста их вдохновителя Моджо имамы, киаи стали проповедовать мир.
— Мы идем по мосту, тонкому как волос и острому как меч, — говорили они. — Но ведет ли этот мост в рай? Мы стоим перед лицом аллаха нагие, палимые жгучим солнцем, истекая потом и кровью. Дипонегоро назвался наместником аллаха на земле. Но сказано же в коране: «Истинно, бог не простит того, что ему приписываются соучастники, тогда как он прощает все, что делается, кроме этого, всякому, кому хочет». Мы не хотим признавать Дипонегоро главой ислама, соучастником бога.
Имамы хорошо понимали, почему Дипонегоро так стремится стать главой ислама на Яве: это для того, чтобы держать духовенство в руках, заставлять его служить общему делу, народу. Но священная война — перанг сабил против «неверных» превратилась в войну крестьян за землю, против иноземных и своих поработителей, и во главе всего стоял Дипонегоро, который словно забыл о своем высоком происхождении. Он ущемлял имамов на каждом шагу, требовал от них беспрекословного подчинения, считал, что духовенство должно вести аскетический, подвижнический образ жизни и думать лишь о спасении души и благе народа.
Имамы Мусба и Мас Лурах, руководившие повстанцами в горах Ледока, после ареста Киая Моджо призвали народ сложить оружие. Другие имамы-руководители последовали их примеру.
В унынии пребывали и ближайшие соратники Дипонегоро. Генералиссимус Беи лежал тяжелобольной. Мангкубуми тосковал о сыне, захваченном в плен голландцами, тревожился за его судьбу. Отряды Адипати Анома были измотаны беспрестанными стычками с голландцами. Только Сентот верил в непобедимость народной армии, но и ему приходилось плохо: полки карателей прижали его к самому берегу Индийского океана, сам Сентот медленно выздоравливал после ранения и все еще не мог держаться в седле. Юного героя переносили в паланкине, захваченном в одном из кратонов. Конным отрядом фактически командовал пангеран Сумонегоро. Остальными войсками распоряжались люди новые, неиспытанные — Сех Нгусман Али Басах и пангеран Басах Сех Мухаммад.
— Аллаху неугодны дела мятежного принца Онтовирьо, — говорили имамы, — отсюда и неудачи.
— Откуда им известно, что угодно аллаху, — смеялся Дипонегоро. — Ведь заместитель аллаха — я, а не они. Аллах сообщил мне, что мы должны связаться с Имамом Бонджолом, его пророком. Пошлем к нему верных людей. Пусть Бонджол не отсиживается в болотах, а начинает настоящую войну: тогда голландцам придется перебросить часть сил с Явы на Суматру, и наше положение облегчится.
Пахлаван был зол на имамов, особенно на Имама Бонджола. Ему казалось, что Бонджол воюет слишком вяло. На самом деле все обстояло по-иному. Вахабиты бездействовали потому, что им не с кем было воевать: голландцы отказались от Суматры, вывели оттуда войска и перебросили их на Яву для боевых действий против повстанцев. Ведь главным врагом Нидерландской Ост-Индии по-прежнему оставался Дипонегоро.
…Чтобы ввести в заблуждение голландский штаб, прорываться в Мадиун решили небольшими отрядами и в разное время. Иного выхода не было.
План мог бы увенчаться успехом, если бы не новая «тактика», к которой перешел генерал де Кок. Командующий голландскими войсками встал на бесчестный путь открытого вероломства.
— Что такое повстанческая армия без Дипонегоро? — рассуждал он. — Представьте себе хотя бы французскую армию без Наполеона… Нужно во что бы то ни стало захватить штаб повстанцев. Вы говорите, что Дипонегоро неуловим? Хорошо. Захватите его сына, его жену, мать, дочь. Мы будем иметь заложников, и тогда мятежный принц сам придет к нам с повинной. Устройте облаву на Сентота, на Беи, на Мангкубуми, выследите их, подошлите убийц из людей сусухунана. Всех яванцев истребить невозможно, а захватить вожаков должно…
Де Кок считал, что на войне все средства хороши, и постепенно внушил эту мысль своим офицерам. Следует сыграть на благородстве туземцев, на их «устарелых» взглядах на честь, слово, обещание… Чем благороднее коричневый, тем лучше. Такого легче обмануть, заманить в ловушку.
Дю Бюс де Гисиньи уехал в Голландию. Взявший бразды правления в свои руки новый генерал-губернатор ван ден Босх потребовал от де Кока «решительных шагов», одобрил его «тактику» вероломства.
— Цветных следовало бы уничтожить всех до одного, как тараканов. Но это мы сделаем несколько позже, — пообещал ван ден Босх. — Для начала я хотел бы видеть в кандалах на этой скамье Дипонегоро…
Штаб повстанцев теперь находился в горах Келир. Отсюда Дипонегоро рассчитывал руководить прорывом на Мадиун. Сам он с небольшим отрядом отойдет последним. Семья пахлавана: мать, жена Ратнанингсих и дочь Раден Айю Густи укрывались в деревне Карангони, на самом берегу Индийского океана. За ними всегда можно будет прислать лодку. В этом же крае действовал со своими конниками Сентот. Он привязался к Ратнанингсих, как к родной матери, и считал своим долгом защищать ее. В конце июня 1829 года Адипати Аном со своим помощником Сукуром выступили в поход на восток. Следовало незаметно обойти кратон Тангкисан. И тут Аном узнал, что в кратоне скрывается не кто иной, как сам Шевалье, бывший помощник резидента Джокии, тот самый Шевалье, который нанес ужасное оскорбление принцу Онтовирьо — Дипонегоро. Кровь закипела в жилах Анома. Он решил любой ценой захватить Шевалье и окружил Тангкисан. Осада продолжалась двое суток. 26 июня Аном ворвался в кратон. Когда привели Шевалье, Аном спросил:
— Узнаешь меня?
— Я не имею чести знать туана, — робко отвечал Шевалье.
— Я Адипати Аном!
Лицо Шевалье стало серее ствола королевской пальмы. Проворным движением он выхватил нож из-за пояса Анома и вонзил себе в сердце.