— Он что, правда ходил туда голым? — удивленно переспросил Жон.
— Да, причем неоднократно. Мне даже пришлось успокаивать одну из кухарок и заверять ее в том, что вовсе не подозреваю в попытке соблазнить моего мужа. Стражники, которые притаскивали его обратно в нашу комнату, обычно предпочитали молчать.
— У меня складывается такое впечатление, что он вел себя как полный идиот.
— Ну, характер у него был не самым простым, — кивнула Салем. — Не проходило и дня, чтобы-...
Ее прервал сигнал свитка Жона. Тот взглянул на экран и отложил его в сторону.
— Всего лишь напоминание, — пояснил он.
— Напоминание о чем? — спросила Салем.
— О том, что твоя атака должна возобновиться через два часа, — ответил Жон. — Скоро перемирие закончится.
Салем выглядела шокированной.
— Но как?.. Разве штурм не запланирован на вечер?..
Она подняла взгляд, удивленно уставившись на начавшее клониться к закату солнце.
— Мы разговариваем уже четыре часа, — напомнил Жон.
— П-правда?.. Я и не заметила...
В голосе Салем слышалась странная смесь из смущения и разочарования. Забавно, но смех придавал ей куда больше человечности, чем привычное холодное выражение лица.
— Ну что же, это был приятный разговор, который позволил скоротать время, — произнесла она.
Жон убрал блокнот в карман.
— Можем продолжить его завтра, если пожелаешь.
Ее глаза на мгновение сверкнули.
— Откладывать атаку я не стану.
— Знаю. Мы оба согласились с тем, что битва пойдет своим чередом, и ничего менять не собираемся. Но как ты сама упоминала, Озма постоянно встречался с вражескими командирами. Ничто не мешает нам поступить точно так же и продолжить нашу беседу. И еще я принесу побольше пирожков.
Салем нахмурилась.
— Чего ты пытаешься этим добиться? — спросила она.
— Ничего, — пожав плечами, нагло солгал Жон. — Ты ведь не сомневаешься в своей победе, верно?
— Да.
— Значит, наша встреча, скажем, от полудня до двух часов абсолютно ничего не изменит. Два часа — не такая уж и большая плата за приятную беседу с пирожками, правильно?
— Я потеряю время.
Жон улыбнулся.
— А время — это как раз тот ресурс, в котором, как мне кажется, ни малейшего недостатка ты не испытываешь.
— Недостатка я не испытываю в идиотизме подчиненных, — без какого-либо намека на шутку ответила Салем. — Но в чем-то ты прав. Хорошо, встретимся завтра в полдень.
Уголки ее губ слегка приподнялись, немного смягчив суровое выражение лица.
— Разговор действительно был неплох, — добавила она, пригвоздив Жона к стулу неожиданно жестким взглядом. — Но если ты решил, что сможешь подружиться со мной и убедить остановить вторжение, то лучше сразу выкинь подобные идеи из головы.
— И в мыслях не было. Итак, до завтра? Кстати, мне нужно будет снова размахивать флагом? Или ты сама в назначенное время отведешь Гриммов от стены, чтобы я мог выйти за ворота?
— Второе, — сказала Салем, поднявшись с кресла и потянувшись. — До завтра, Жон из рода Арков. И постарайся не погибнуть нынешней ночью, потому что мне очень давно не попадались приятные собеседники.
* * *
— Ну? — в один голос спросили Айронвуд, Глинда, Озпин, Барт и Николас.
Жон уселся за свой рабочий стол и положил перед собой блокнот. Впрочем, заставлять всех читать его неразборчивые каракули он, разумеется, не собирался, так что просто озвучил выводы:
— Салем испытывает одиночество и клиническую депрессию.
— Т-ты это понял по одной-единственной встрече?! — изумленно выдохнул Айронвуд.
— Нет. Я это понял по тому, что она не умолкала ни на секунду, как только удалось наладить общение. Мне пришлось просто сидеть и слушать о том, как протекали первые пять лет ее семейной жизни с Озпином. Салем даже счет времени потеряла.
Присутствующие задумались.
— А почему ты считаешь, что у нее депрессия? — наконец нарушила молчание Глинда.
— Все мысли Салем крутятся вокруг прошлого, — ответил ей Жон, внимательно глядя на Озпина. Ну, или на Оскара, но управлял его телом сейчас именно Озпин. — Только об этом она и говорила. О том, как была счастлива. О том, насколько хорошо они жили. Нет, прямо Салем ничего подобного не упоминала, но понять по тону оказалось совсем не сложно.
— Ностальгия — очень мощный наркотик, — произнес Барт. — И чем сильнее боль мы испытываем, тем чаще к этому наркотику прибегаем.