— Кш, мелкота! — отбивается тот. — Держите, гостинцы привез. — Он бросает им свой вещевой мешок.
Мать с каким-то неуверенным выражением, то ли горестным, то ли испуганным, глядит на своего старшего.
— Надолго к нам? — тихо спрашивает она.
— Надолго, — улыбнулся Алексей. — Может, и навсегда… А ты чего такая смутная?
— Не знаю… — Она провела рукой по лицу. — Не верится мне, что это ты… Здоров ли, все ли у тебя ладится?
Алексей захохотал.
— Еще б не ладилось! Революцию сделал — раз, женился — два!
— Аль правда?.. Да когда же ты успел?
— Только что… по пути домой.
— Как звать жену-то?
— Невесту, — поправил Алексей. — Свадьбу еще не играли.
— Ну, невесту…
— Это покамест не уточнено… — чуть смущенно говорит Алексей.
— Шутишь небось? — слабо улыбнулась мать.
— Вот те крест!.. — И тут же сурово поправился: — Слово большевика! Купчишки Феофанова дочь. Может, слышала, скобяная торговля?
— Ох ты! — с уважением говорит мать. — И хорошее приданое дают?
— Какое приданое, им теперь хана. Приданое будет только от жениха.
— Да у нас хоть шаром покати!
— Ошибаешься, маманя, у нас теперь вся страна! Вот какие мы богатеи! — И, рассмеявшись, Алексей первым прошел в дом…
…Бедный свадебный стол в доме Зворыкиных. Во главе стола — Алексей с молодой женой. Рядом с ней — Варвара Сергеевна Зворыкина, дальше — юные члены семьи, а из посторонних — пожилой пьяненький сосед да верзила токарь по прозвищу Каланча. Последний танцует польку в паре со Степаном Рузаевым.
— За молодых! — говорит сосед, и а ту же секунду снаружи раздается оглушительный взрыв.
Кныш схватился за наган. Алексей вскочил, общее смятение.
Пошатываясь, входит один из меньших Зворыкиных с черным лицом и опаленными волосами.
— Силен салют? — спрашивает он. Алексей достает из-под лавки пулеметную ленту, гнезда для патронов пусты.
— Ах, босяк! — говорит он укоризненно. Весь боезапас извел. Ну ладно, а мы ведь так и не выпили за молодых. — И он неприметно подмигнул старшему из братьей.
— Горько! — покраснев, произнес тот и опустил глаза.
Кныш тяжелым, неотрывным взглядом уставился на целующихся молодых.
— …Мне Алешкин отец заместо брата родного был, — бормочет пьяненький сосед. — Всю Русско-японскую мы с ним борт о борт прошли…
— Как же они тебя за мово-то отдали? — спрашивает Варвара Сергеевна невестку.
— Я сама ушла…
— И не жалко тебе их?
— Холодные они, как лягушки… и расчетливые. Я для них тоже товаром была, вроде гвоздей или крючьев. Отец-то разорился почти… А что они не больно удерживали, то это их Фенечка, старшая сестра, надоумила: «Божий знак… птицы запели… грядет жених…» Хитрая она, эта святоша, авось при новой власти такой зять, как Алексей, лучше другого богатого сгодится… Варвара Сергеевна… мама… Я вас об одном прошу — не пускайте их на порог, коли сунутся.
Каланча подходит с рюмкой к Зворыкину:
— Ну как, Алеха, не тянет на завод-то?
— Еще как тянет. Да вишь, делов невпроворот: тут тебе и свадьба, и революция, да и контра, обратно, внимания требует…
— А все-таки не забывай…
Алексей энергично подмигивает другому брату.
— Горько!.. — кричит тот.
Алексей немедленно «подсластил питье».
И снова блестящий, неприятный взгляд Кныша прилипает к молодым.
— Алешенька, если тебе хочется, целуй меня просто так, — говорит, высвобождаясь, Саня. — Ты же все глаза проморгал!
— Хватит лизаться, Алеша, — вмешивается Рузаев. — Холостому человеку глядеть тяжело.
В комнату вошла Фенечка, старшая сестра Сани. На ней обычное темное монашеское платье, строгость которого смягчена белым отложным воротничком.
Саня рванулась, будто хотела вышвырнуть сестру вон, но свекровь удержала ее.
— Будет тебе!.. Что мы, бусурмане какие, чтоб гостью гнать?.. Заходи, заходи, Аграфена Дмитриевна, милости просим!
— Я только на минуточку, — заверила Фенечка. — Молодых поздравлю — и ко всенощной! — Она низко кланяется Зворыкину, Сане и подает ей расшитую бисером и бусинками картину, серафимы венчают победой архистратига Михаила, толстозадые ангелочки обвивают гирляндой не то раскаявшуюся грешницу, не то свежеиспеченную святую. — Прими, сестрица, вместе с родительским благословением.