Сирена в ночи
Пронзительный вой сирены нарушил ночную тишину. В первые дни на базе такое вот пробуждение жутко раздражает, но потом начинаешь привыкать. И то, что когда-то казалось невозможным, сейчас составляет твои «серые будни». Еще не до конца проснувшись, я по инерции начала быстро собираться. За опоздание обычно наказывают, хотя здравый смысл подсказывал: во время военной тревоги перекличку проводить явно не станут.
Со временем ты даже не задумываешься над своими действиями, слишком привычными они становятся. Десять секунд - ровно столько хватает, чтобы сменить ночную рубашку на смиренно ждущую своего часа темно-серую форму (почему-то считается крайней степенью неприличия отбивать атаки врага в пижаме). А затем, схватив винтовку, кинуться, как сказал бы наш командир базы, “на защиту родины”. О какой-нибудь, даже самой примитивной защите, рядовым солдатам мечтать не приходилось. К тому времени, как я вышла из комнаты, коридор уже был полон людей: все в экстренном порядке поднимались на верхний этаж. Чудом не упав и не оказавшись под ногами сотен спешащих солдат (“Дисциплина! Порядок и дисциплина!” - некстати вспомнились слова командира), я все же добралась к пункту назначения. Когда дело касалось безопасности базы, в бой пускали всех, даже новичков. Проходя каждый день специальные тренировки, мы уже должны были быть готовы к подобному повороту событий. Только вот одно дело - постановочная опасность, и совсем другое - когда все происходит на самом деле. Тем более, если это твоя первая боевая тревога, радости по поводу которой, в отличие от некоторых других новобранцев, ты совсем не испытываешь. Родители с детства учили меня, что никогда нельзя бояться, спустя много лет наш военный командир, проводя лекции, почти точь-в-точь цитировал моего отца. “Страха нет!” - один из многочисленных девизов нашей базы. Проблема лишь в том, что он есть. Как паук, который оплетает муху в свой тугой липкий кокон, не давая ни единого шанса на освобождение, он мучительно медленно тебя душит, постепенно доводя до безумия. Но не только страх сейчас заставлял мои колени дрожать. Я чувствовала себя будто в каком-то сне, до ужаса неправильном и глупом.
С другой стороны, мне в некотором роде даже повезло. По крайней мере, не придется стоять во главе отряда. На базе, кроме долгого перечня официальных правил, действовали еще и негласные. Одно из них - впереди идут всегда самые слабые, те, которых высшим чинам не жалко. И если длинные лекции не всем казались достаточно убедительными, то желание не оказаться в рядах, как бы это грубо не звучало, “пушечного мяса”, заставляло на тренировках выкладываться на полную.
Пытаясь выкинуть все лишние мысли из головы, я окинула взглядом помещение в поисках солдат из моего отряда. Совсем рядом, чему я совсем не была рада, стоял Марк, весь будто светящийся изнутри и бережно прижимающий к груди ружье. Сапоги начищены до блеска, на форме ни единой складочки (можно подумать, что это имеет хоть какое-то значение). Я бы даже сказала, что он направляется на свидание с любимой девушкой, если не учитывать не совсем подходящее этому событию облачения и еще более неподходящую “замену букету”.
К моему счастью, уже через пару минут это дурацкое выражение заменила привычная хмурость. Еще спустя несколько секунд послышались недовольные возгласы, и я в который раз пожалела, что не родилась высокой. - Радуйся, Уоррен! Ложная тревога, - криво усмехнулся Марк. Во мне волной начало подниматься раздражение. Я никогда не считала себя особо конфликтной, но со дня пребывания на базе все пошло черт знает как. Понять причину нашей взаимной нелюбви с Марком было проще простого: для него война была желанней любой девушки, мы же с этой “взбалмошной дамой” хоть и не показывали на людях своих истинных чувств, искренне ненавидели друг друга.
Марк Хиггинс как никто другой доказывал, что первое впечатление бывает обманчивым. Высокий, темноволосый, с правильными чертами лица, невольно внушавшими уважение, он сразу привлек внимание многих девушек. Но вскоре открылась и другая его сторона, с которой смириться готовы были далеко не все. Самовлюбленный, эгоистичный, грубый и, конечно, безмерно преданный “высшим идеалам” - он мог бы вывести из себя даже ангела, которым я никогда не являлась. Первую нашу перепалку я уже и не помнила. Вот только после нее практически каждая наша встреча не обходится без “обмена любезностями”. Когда толпа немного рассеялась, я наконец заметила, из-за чего нас подняли посреди ночи. Все оказалось намного проще, чем я ожидала: в темноте дежурный принял за вражеский наш дирижабль, возвращающийся из разведки. И не будь этот зевака (хотя здесь, конечно, напрашивается, слово погрубее), сыном полковника, мне было бы его даже жаль. А так... Максимум - выговор.