Впрочем, сейчас ему было, пожалуй, и несколько легче. Ведь ему не нужно было думать о спасении, когда ни о чем другом, кроме как о собственной невыносимой боли думать почти невозможно. Не нужно было идти наугад, причем лишь только в одном изо всех случайно-возможных пространственных направлений. Не нужно было тратить всю свою энергию на один совсем незначительный шаг, а потом еще столетиями копить ее, чтобы сделать шаг новый. Не нужно было проделывать весь тот страшный путь, пройти который могло, наверное, лишь одно живое существо из миллиарда. Он уже знал этот путь, помнил его. Сейчас вот вспомнил: только знания, только они одни были его светом, давали надежду. И вот теперь, во второй раз уже, спустя очень долгие годы они снова спасли его.
Некоторое время после полученного удара Антон стоял неподвижно. Незнакомец же находился в нескольких шагах от него и, как казалось, слегка улыбаясь, с интересом разглядывал свою жертву. Но постепенно взгляд его стал как будто чуть мутнеть, потом делаться напряженным и словно бы колючим, и вдруг вспыхнул: невероятной, бешеной злобой. Он едва ли не с ужасом обнаружил, что его противник не погиб, не обратился в прах, и главное, не стал таким же, как и он сам: холодным, бездушным, злым. Что вся та ненависть, которую он вложил в тот единственный и сокрушительный удар, не перешла тогда к Антону. Она, конечно, очень сильно травмировала его. Но при этом все же и не проникла в его душу, в самую глубину. А значит теперь уже он сам, что казалось и попросту невозможным, был слабее своего противника, мягче его. И такого не случалось еще никогда. Ему явно противостояла сила, которая, быть может, и не была такой же мощной. Но она, в отличие от его собственной, пусть и запредельной, но при этом все же и какой-то тупой, была, напротив, словно бы острой. С областью приложения почти равной простой геометрической точке. А оттого порождала воздействие не менее разрушительное. И это было воздействие алмазного резца на кремень. Тонкое, глубокое, болезненное. Что-то неведомое стало овладевать незнакомцем, темное, могущественное и, к его несчастью, совершенно ему не подконтрольное. Он уже не мог более владеть собой. Не в силах был. Последним, что он еще помнил, была земля, засыпанная сухими опавшими листьями, которая медленно уходила у него из-под ног.
Сам Антон в тот момент, ни живой ни мертвый, тоже плавно поднялся в воздух. И им овладела некая сила, и также ему не подконтрольная. Но то была сила иная: яркая, светлая. Вот только свет этот был, хотя и абсолютно невесомым, но при этом невероятно жестким, как сжатая пружина, острым, словно правда, и запредельно горячим. Даже само тело Антона в тот момент раскалилось так, что его одежда не то чтобы сначала почернела, а затем сгорела. Она словно бы в миллионную долю секунды истлела от безумно высокой температуры, после чего и распалась почти на отдельные атомы. Одежды на незнакомце также не было. Но она напротив, стала сначала белой подобно снегу, а затем как тысячелетний тлен была унесена прочь и развеяна по ветру.
Двое противников, а точнее два ни живых ни мертвых тела, несколько секунд просто висели в воздухе неподвижно. Они оба уже ничего не могли ни видеть, ни чувствовать. Поскольку подчинялись силам внешним, хотя, возможно, и самым мощным изо всех существующих во Вселенной. И, как это ни странно, но в чем-то эти две противоположно-направленные силы были даже схожи друг с другом. Но вот только в чем? Ответ на этот вопрос мог бы дать, наверное, лишь тот, кто их контролировал. Но кто же это был? Неужели же тот, кто сейчас медленно развел эти два полностью лишенных своей собственной воли инертных тела в разные стороны на расстояние примерно ста метров, а затем с запредельной силой и столкнул их.